Дядя Джо. Роман с Бродским - [84]
Сон является самым главным приговором, которого никак не избежать. Какой-нибудь вечно повторяющийся сон: карцер, райский сад — или просто город, куда ты постоянно возвращаешься во сне, словно живешь в параллельном пространстве. Должно быть, такой я и есть, провинциал-деревенщик, ни русский — ни американец, ни горожанин — ни селянин, а Шукшин новой генерации, Ваня Жданов с девятью радугами над крышей своей избы.
Лед тронулся. Я катаюсь в инвалидной коляске человека, который умер в момент начала ледохода — для него это оказалось чем-то вроде удара молнии. В этих местах ледоход всегда приносит какую-то весть. Скоро он наберет силу, со скрежетом зубовным рванет вперед, унося на льдинах тропинки рыбаков и сны утопших водолазов. Река уверенно растолкает боками ослабевшие берега и размоет места массовых захоронений, сыплющие в воду янтарными костями.
Я обнимаю уснувшую хозяйку, которая сейчас опять говорит по телефону с умершим отцом, и никак не могу уснуть от криков пробудившейся в голом лесу — совершенно неуместной для этого времени года — кукушки. Сначала я считал ее пророчества, зажав рубль в кулаке, и радовался. Потом устал — и сейчас молю только о том, чтобы она заткнулась. Сколько можно? Так долго не живут. Я должен уснуть, хотя бы потому, что мне скоро вставать на самолет. Незаметно для себя сделать пальцами фигу и уснуть.
Софья Николаевна
Каштанова я недооценивал. Слишком декоративными казались его аристократы, тайные ордена, черные мантии. Письмо о посвящении в рыцари я прочитал несколько раз. Посмотрел на себя в зеркало, представил себя в черном капюшоне и улыбнулся. Интересно, должен ли я буду целовать меч? Подписывать кровью какую-нибудь страшную клятву? Отговорила меня, как ни странно, Маргарет, которая неожиданно приехала с бутылкой красного вина перед моей поездкой в Норфолк.
— Мы ни о чем друг друга не спрашиваем, — сказала она. — Всё забыли. Встретились, будто расстались вчера. Отличная позиция. Вот — ты, вот — я. Вот — наша любовь.
Я рассказал, что выбираю сейчас между посвящением в рыцари и встречей со старыми друзьями. Оба мероприятия назначены на одно время. Я не знаю, что важнее. Не успел подумать на эту тему.
— Ты затеял очередной эксперимент над собой, — сказала она материнским тоном. — Зачем тебе это нужно? Хвастаться этим ты не станешь. А они заставят тебя бесплатно работать во имя бога. Дыма, не будь дураком. Я за эти годы стала твоей женою, хоть и не живу с тобой. И как жена я предостерегаю тебя от излишеств в биографии. Ты сам — сплошное излишество. Возьмешь на себя еще один груз — и утонешь.
Я согласился, пробормотав что-то про «сердце мира».
В аэропорт Ла-Гуардия она отвезла меня утром на хипповом фольксвагене, который одолжила у подруги. До этого мы не виделись несколько месяцев, но ничего не изменилось. Заботливая американская жена — большая удача.
Я сидел в парикмахерской, ожидая своей очереди. Привычка менять прическу, приезжая в незнакомый город, возникла недавно. Мне виделся в этом смысл обновления и приобщения к новой среде. Стрижка — дело безобидное. Я вспомнил знакомую дамочку, которая, оказываясь на чужбине, шла к стоматологу вырывать себе зубы. К счастью, она не слишком много путешествовала.
В предбаннике салона традиционно висели образцы продукции: головы мужчин и женщин, обработанные в разных фасонах и стилях. На металлической полке, укрепленной на стене, бормотал телевизор. Передавали новости. Я был вынужден их слушать. Рыхломордый мужчина в бежевом пиджаке и с бабочкой в горошек рассказывал о необходимости бомбежек Белграда. Америка должна отстоять идеалы демократии в Европе и обеспечить ее безопасность. Переключиться на другой канал я не мог. Пульта в пределах досягаемости не было.
В зал ожидания вошла парикмахерша. Ее молодость немного портили маленькие суетливые глазки и странные вывернутые губы в розовой помаде. Она выглядела чрезмерно возбужденной.
— Сербы — нацисты, — сказала она, кивнув в сторону телевизора. — Нацисты. Вот как я их называю.
Я хмыкнул и посмотрел на нее, что называется, исподлобья.
— Take it easy, — сказал я. — Мне, пожалуй, лучше отсюда уйти.
Она уставилась на меня, ожидая разъяснений.
— Срочное дело, — объяснил я, снимая куртку с вешалки. — К тому же боюсь сексуально озабоченных телок.
Вышел на открытый воздух и вдохнул теплого, соленого ветра, залетевшего из бухты. Портовые города я любил, потому что бывал в них редко.
Командировка подходила к концу. Оставался прощальный банкет на прогулочном кораблике по Чесапикскому заливу. Зазвонил телефон.
— Здравствуйте, это Соня. Я остановилась в 215-м номере. Могу составить вам компанию, если вы не против. Нас сватали. Дворянское собрание. Помните пожилого князя?
— Я сейчас к вам зайду.
Я взял две маленькие бутылки шампанского из мини-бара и направился в 215-й номер. Тот находился прямо перед моим — 214-м.
— Как в шпионском фильме, — сказал я, когда мне открыла дверь высокая брюнетка с фигурной прической и насмешливым лицом.
— Вадим, это полностью моя инициатива. Я знаю ваши работы, слежу за вами с того момента, как вы появились на этом континенте. Я даже в курсе ваших беспорядочных связей. Молодой, энергичный. Меня это не смущает.
Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».
Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.
Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.
«Искушение архангела Гройса» вначале кажется забавной историей бизнесмена, который бежал из России в Белоруссию и неожиданно попал в советское прошлое. Но мирные окрестности Мяделя становятся все удивительнее, а события, происходящие с героем, все страннее и загадочнее… Роман Вадима Месяца, философский и приключенческий, сатирический и лирический, – это прощание с прошлым и встреча будущего.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.