Дядя Джо. Роман с Бродским - [33]

Во время войны в Ираке Фостера отстранят от должности, у многих моих друзей пройдут обыски, и они будут вынуждены съехать из Нью-Йорка. Элиот Уайнбергер напишет по горячим следам атаки на Всемирный торговый центр, что Америка всегда проигрывала, даже в самых ничтожных войнах, и такой участи заслужила. Дяди Джо к тому времени уже не будет в живых.

Воевать и торговать

После путча 1993 года я написал второе письмо Ельцину.

«Как гражданин, писатель и просто как человек, хочу сказать, что алкоголь и должность президента страны несовместимы. Вы не оправдали надежд народов России, сдали ее на растерзание перекупщикам и ворам. Расстрел Белого дома — такое же преступление, как и Кровавое воскресенье. В историю вы войдете именно как убийца и предатель. Этим поступком вы навсегда растоптали наши товарищеские отношения» и т. д.

Я понимал, что с обеих сторон баррикад сражаются жлобы, придурки-авантюристы и писатели. Если на что-то я и надеялся, то на изменение расклада в литературе.

Мы ехали с Эриком из Колумбийского университета, где я некорректно повел себя на собрании Итальянского клуба. Утонченные юноши и девушки, работающие, как я понял, под эгидой ЦРУ, около часа мыли мозги присутствующим, обучая нескольких новичков основам демократии. Чем плох телевизор? Потому что там насилие и секс. Чем ужасен тоталитаризм? Потому что нет сменяемости власти. Когда мне дали слово, я поблагодарил присутствующих за информацию и рассказал о школьном образовании в Южной Каролине. Александра Гембицкая, дочь Ксюши, учила преимущественно историю Конфедерации. История Соединенных Штатов рассматривалась вскользь, не говоря уже об истории мировой. Я рассказал о подходе к учебному процессу в СССР. Там государство пыталось обеспечить всестороннее и гармоничное развитие личности. Если Россия и США стали теперь друзьями, то вам было бы полезно обучиться подходу к образованию у ваших новых друзей. Члены клуба выслушали меня, испуганно переглядываясь. Комментариев по поводу сказанного я не услышал. Кунхардт был в недоумении.

— Дыма, зачем ты так? Это очень влиятельные люди. Они могли быть тебе полезны.

— Ты слышал, о чем они говорят? Ты думаешь, я вчера слез с пальмы?

— Ты что, за коммунистов? — удивился Эрик. — Они не дадут тебе торговать с Америкой.

— Нет больше никаких коммунистов. Даже в Китае нет. Все теперь торгуют с вами.

— Ну и хорошо. Лучше торговать, чем воевать.

— Иногда лучше повоевать, чтоб потом лучше было торговать.

Эрик внимательно посмотрел на меня. Он был немцем по происхождению. Приехал сюда из Доминиканской Республики. Его дед бежал на остров из побежденной Германии, отец стал министром здравоохранения республики. Принимал участие в боевых действиях против гринго[40], когда они туда сунулись, но это тщательно скрывалось. Мне, как русскому, Эрик признался. Пообещал свозить на каникулы в Доминикану. Эрик — классический рассеянный профессор. О приглашении на романтический остров забыл через минуту, а я так ждал, надеялся и верил.

— Дыма, мне жаловались, что ты написал в мужском туалете: «Свободу Сербии». Это правда?

— Эрик, ты долбанулся? Я профессор гуманитарного факультета. Мне не положено писать на стенах. Там написано «Руки прочь от Сербии».

— Ты не профессор, а доцент, — подчеркнул Эрик.

Я покрутил пальцем у виска и сказал, что после этой надписи рядом появился лозунг о независимости Техаса.

— Сначала придумайте, на что будете жить. А уже потом стройте глазки, — сказал мне Бродский при первой встрече.

Эту тему я продумал. Я быстро думаю. Зачем просиживать штаны на кафедре, когда можно ограбить банк, музей, торговать наркотиками или оружием? Рядом со мной в Хобокене был винный магазин. Арабы в нем нелегально продавали автоматы Калашникова лет десять подряд. В реале я мог покупать пушку к бутылке в придачу. Их раскулачили, но ведь этого могло и не произойти. Мы с Эриком продаем электронные мини-ускорители из России в лаборатории США. Дело курируют внучка президента Эйзенхауэра — Сьюзан — и Джон Кайзер, президент The William and Mary Greve Foundation. Наши действия легальны с точки зрения законодательств обеих стран, но афишировать их не стоит.

— Пойдем вечером к Курту, — говорит Эрик. — Он живет на Девятой улице, в одном подъезде с Джулией Робертс. Познакомимся с «красоткой».

Джулия Робертс — в моем вкусе. Когда я летел сюда, хотел жениться на певице Шер. Потом понял, что для меня она слишком стара и вульгарна. Джулия существенно привлекательней, хотя опасаюсь, что она несвободна. Через другого физика у меня есть выход на Мерил Стрип. Ее я полюбил после «Выбора Софи»[41]. Есть вероятность, что она теперь дама в возрасте. Придет время, и я отправлюсь покорять Голливуд.

Прощай, оружие

Письмо Ельцину я написал, но отправлять не стал. Перед Новым годом мне нужно было лететь в Россию выправлять американские документы. Визу я недавно просрочил, а получить новую мог в любой стране, кроме Америки. От общения с императорами, диктаторами и вождями племен я решил на время воздержаться. К тому же не мешало бы навестить родителей.

В России прошли выборы в парламент, где особенно отличился Жириновский со своей партией. Модрич обрывал мой телефон, требуя познакомить его с политиком, который так тепло отозвался о миссии сербского народа. Я обещал организовать их встречу, но в суете забыл о просьбе. В американском посольстве меня приняли холодно, сказав, что я не оправдал их надежд. Начали кочевряжиться. Давать рабочую визу отказались. Пришлось подключать тяжелую артиллерию. Крис написал длинную рекомендацию из Техасского технологического, Фостер гигантскими буквами сообщил, что я нужен на факультете Liberal Arts буквально как воздух в связи с предстоящей русско-американской конференцией и послал этот плакат по факсу. Через Кайзера подключили Госдеп. В посольстве меня агрессивно пожурили, но простили. Пожелали удачи. На фоне бедных проституток, осаждающих амеров с надеждой вырваться на свободу, я выглядел респектабельно.