Двум смертям не бывать - [3]

— Мы сегодня немножко раздражительны, Люсиль?

Люсиль Робинсон — это мое обычное прикрытие и мое альтер эго: изящная милая девушка, которая всегда знает, что когда говорить. Вайль обычно обращается к ней, когда меня заносит. Я чуть не показала ему фигу, но поскольку он все еще завяз одной ногой в восемнадцатом веке, успела передумать и высунула язык. Не знаю, видел ли он мои гримасы в зеркале заднего вида, но вообще Вайль видит все. Я подумала, что уже привыкла на это рассчитывать — как и добиваться его одобрения, которое в данный момент меня миновало.

— Не позволяй себе отвлекаться на незначительные события, — напомнил он своим суровым баритоном. — У нас есть работа, и о ней нужно думать.

— Вот если бы ты мне позволил толкнуть эту старую курицу в ближайший фонарный столб, у меня бы настроение повысилось.

— Не повысилось бы.

Я вздохнула. Полгода. Жуть как хорошо изучил меня Вайль за такой короткий период. В свою защиту могу сказать, что он мог бы выспросить истинный возраст у всего актерского состава «Отчаянных домохозяек». И все-таки единственное живое существо, знающее обо мне больше, — это моя сестра Эви. Да и то потому, что она настолько любопытна.

— Блин, ну ведь самый канун Нового года, — продолжала я бурчать. — Снег должен лежать на земле. И мороз стоять.

Наверное, уроженцы Майами со мной не согласятся. Я и сама от этих пальм прыгала бы в восторге, будь я здесь в отпуске. Но у нас, людей Среднего Запада, есть свои понятия насчет рождественских праздников и снега, и в этом году у меня еще ни того, ни другого пока не было.

Вайль застыл — зрелище, которое вполне может нагнать жути на любого, кто такого не видел. Он и так напоминает статую — будто да Винчи вытесал из гладкого и бледного камня этот высокий лоб, широкие скулы и длинный прямой нос. Черные кудри подстрижены так коротко, что лишь с усилием можно не принять их за нарисованные. Температура в нашем серебристом «лексусе» вдруг упала на десять градусов. Мои рыжие пряди шевельнул ветерок, заиграл ими у меня на плечах, будто струнами арфы.

— Вот только устрой снег в салоне, и клянусь: я тебя высажу посреди первого попавшегося поселка пенсионеров и на первом же самолете вернусь в Огайо, — предупредила я.

Странно это — думать об Огайо как о базе какой бы то ни было операции более опасной, чем удаление катаракты. Но именно из-за такой репутации мы спокойно зани маемся своим делом. Конечно, люди знают, что мы убиваем злодеев. Им просто не хочется знать неаппетитные подробности. Но если кого-либо из них спросить в темной комнате, где их не подслушают соседи, то вам расскажут, что мы и близко того не делаем, что им хотелось бы. Тут вот ведьмы, вампы, оборотни… вот их бы всех на один большой костер, и все дела. Ну да, среди других есть и хорошие, и они имеют — и заслуженно, да, — те же права и защиту, что есть у нас, людей.

Один из этих хороших — Вайль. После полугода работы с ним на пару я не могла нарадоваться, что не стала строить из себя примадонну и не хлопнула дверью в кабинете у Пита, когда он это предложил. С самого начала мы оказались идеально притерты друг к другу, и сейчас мне трудно было бы представить себе работу без него. Но — да, у Вайля имелись свои эксцентричные свойства. И — да, некоторые из них иногда вызывали у меня желание повесить его на шпиле Терминал-Тауэр.[3] Его напряженный интерес к моим так называемым Дараш. Тот факт, что он уклонился от Школы Положительного Подкрепления. А особенно — его умелый уход от любых вопросов, связанных с тем, зачем нас объединили. От этого я готова была на стенку лезть.

Он внезапно ожил, застав меня врасплох: как будто я, допустим, шла по ботаническому саду, и вдруг херувим в фонтане расправил крылья. Вайль сел ровнее, губы дернулись в улыбке.

— Как ты можешь скучать по своему сонному маленькому штату, когда я тебя привез в одно из самых экзотических мест на земле?

— О'кей, я знаю, что ты слишком стар, чтобы получать уроки от юной соплячки вроде меня…

— Жасмин… — На самом деле он произносит «Я-асми-ин», растягивая гласные, и у меня душа замирает, хотя я никогда этому чувству не поддаюсь. — Пусть я готов согласиться, что двадцать пять лет — вполне юный возраст, но называть себя соплячкой ты вряд ли имеешь право.

Да, но «девка с прибабахом» было бы слишком близко к истине.

— Ну, блин, старая клуша, сверни уж наконец!

Седовласое чудо в перьях, уже несколько кварталов возглавлявшее парадную колонну машин, наверное, включило свой слуховой аппарат — бабуля свернула к парковке методистской церкви, оставив всех нас наслаждаться жизнью, пока не вылезет на дорогу очередной питомец богадельни, которому приспичило выехать ночью. У нас в Огайо старики знают, что ночью лучше не ездить. Еще один довод в пользу родных камней Кливленда.

Мы поехали прямо в свой очень старый и очень шикарный отель. Он назывался «Бриллиантовые номера» и возвышался над розовой известковой стеной, окружающей само здание и сады, на добрых двенадцать этажей, увенчанных крутой красной черепичной крышей. На всех окнах — черные металлические решетки с декоративными завитками вверху и внизу. Для въезда в ворота парковки требовалась ключ-карта. Мы ее получили вместе с машиной, на которой сейчас ехали, в рамках «прайвеси» — этим «Бриллиантовые номера» привлекают свою нелюдимую и, как правило, знаменитую клиентуру.