Страх — мерзость. А самое в нем мерзкое — это что не знаешь, когда и как он на тебя набросится. Иногда он подкрадется сзади, сдавленно хихикая, как подружка-семиклассница, шарахнет по затылку, и ты уже только на земле сообразишь: это меня стукнули. А иногда видишь его приближение — он возникает растущей точкой на горизонте, — зато сама как канарейка в клетке: висишь под потолком и только молишься, чтобы не стошнило от качки.
Вот я и сидела на деревянном складном стульчике, который мой босс Пит держит в кабинете для посетителей, и молилась, чтобы не стошнило. Честно говоря, сколько я у него работаю, еще ни разу так страшно не было. Даже когда на первом своем задании я вошла к себе в номер гостиницы, а возле кровати стоял вампир с арбалетом в руках. С моим арбалетом — тем самым, которым я собиралась его ликвидировать.
Сейчас был не тот случай, когда можно выйти и повторить попытку позже. Или поступить, как я тогда: обеими ногами в лицо, чтобы выбить из равновесия, разнести коленные чашечки из тридцативосьмикалиберного, который я ношу под юбкой для страховки, и прикончить из арбалета — вампир его выронил, когда кости затрещали.
Сейчас оставалось только сидеть абсолютно неподвижно и пытаться не заблевать совсекретные папки, лежащие на столе у Пита (металлическом и зеленом) двойным, а кое-где тройным слоем. Потому что Пит — хотя я пока успешно выполняла все задания — собирался вышвырнуть меня к чертям.
Иначе этот вызов на ковер не объяснить. Этот деятель, прославленный своей маниакальной скупостью, позвонил мне в три часа ночи из Огайо прямо в Лондон и недвусмысленно проинформировал, что мне надлежит немедленно по окончании работы лететь в главную контору первым классом. Сейчас, наверное, он как раз рассматривал расходные документы моей последней командировки.
Пит провел рукой по лысине — три оставшиеся волосинки встали дыбом, — продолжая изучать лежащую перед ним папку.
И я не выдержала. Всему есть предел, и я не могла уже больше разглядывать голые бирюзовые стены, ряды и ряды черных каталожных металлических ящиков, белые жалюзи, которые никогда не открывались (понятно, почему сдох комнатный цветок на столе у окна). Я подалась вперед — стул подо мной заскрипел в панике. Единственный в этом кабинете предмет моложе пятидесяти — это я. К гадалке не ходи.
Хотя по моей одежде и не скажешь, что моложе: в самолете мне пришлось сидеть рядом с вдовой, страдающей аэрофобией. Вдовица весь полет вцеплялась обеими руками мне в блузку и жакет, и сейчас вид у меня был как у бомжихи. Черт побери, да коли меня сейчас выставят с работы, я бомжихой и буду! И это еще если повезет.
— Послушай, Пит, я помню, что ты мне велел прекратить столкновения автомобилей — ремонт слишком дорого обходится. Ты велел — я прекратила. И три месяца ни одной аварии не устраивала, ты сам знаешь! Но без этой никак нельзя было обойтись.
— Я так понимаю, что ты вывела из строя моего контрагента из МИ-5?
— Ну да, но только потому, что его водитель был сам замешан. А он вне опасности, это же ты тоже знаешь? Спина у него заживет, как было сказано, месяца через полтора.
— Я слышал, что там еще была бомба?
— Но она ведь не взорвалась?
— Могла же?
Я пожала плечами:
— Лучше так, чем на коронации. — Эй, что-то ты больно распетушилась, как раз когда тебе надо бы хвост поджать. — А с автомобилем — да, я виновата. Я дополнительную страховку куплю.
— Автомобиль тут ни при чем. Если честно, я даже рад, что ты этого типа положила на вытяжку. А вызывал я тебя потому, что у меня есть для тебя новая работа.
Слава тебе Господи, меня не выгоняют! Я чуть не расслабилась, отчего в нынешнем своем состоянии рухнула бы на пол, но Пит начал хрустеть пальцами. За время работы с ним я видала, как он жует карандаши, пинает мебель, швыряет папки и задыхается в приступе астмы — правда, коротком — от ароматизированных свеч. Но хрустеть пальцами — это нечто новое. Я села попрямее и стала ждать, что будет дальше.
— Ты про Вайля слышала? — спросил Пит.
— Н-ну…
Какие-то доходили слухи, отголоски, учитывая, что предмет их столь невероятен. Если этим историям верить, то Вайль сделал головокружительную карьеру, и не только потому, что входит в те пятнадцать процентов вампиров, которые добиваются права быть принятыми среди людей. Главное — что он лучший ликвидатор, которого только знал наш департамент.
— Я даю тебя ему в напарники.
Взгляд Пита скользнул в сторону, из чего я поняла, что не показать всем своим видом вопрос «Какого дьявола?» мне не удалось. Повисло долгое молчание, в процессе которого я пыталась остановить вращение собственных мозгов, а Пит несколько раз прокашлялся.
— Пит, но ведь… когда ты меня нанимал, ты обещал, что я буду работать одна!
На прошлой работе у меня была целая группа, которой я командовала. Кончилось все плохо.
— Жасмин, Вайль попросил напарника. Ты подходишь по всем параметрам: сообразительная, умелая, живучая…
У меня губы онемели.
— Да-да. И что еще?
Он вздохнул.
— И все более и более опасная. — Он поспешил, не давая мне перебить его, и правильно сделал, потому что ответь я по первому побуждению, у него бы барабанные перепонки лопнули. — И рискуешь все сильнее и сильнее. Ты как отвязавшаяся пушка, и у меня возникает опасение, что дальше доверять тебе работать в одиночку я не могу.
