Двойник полуночника - [15]

Иногда ему, Седьмому, даже закрадывалась мысль, что еще немного, и он смог бы управлять всей этой огромной и безалаберной страной. Достаточно в каком-то месте смолчать или, значительно насупив брови (чтобы привычно увеличить постыдно узкую полоску лба), задумчиво набивать табаком трубку или вставлять ничего не значащие слова, и те, кому полагается, все равно отыщут в них необходимый кому-то смысл. И чем туманнее и замысловатее порой оказывались слова, тем больше в них отыскивали смыслов.

О Н А

Он уже знал, как пахнут ее волосы. Он помнил солоноватую прохладу ее губ, таких податливых и бесчувственных, что всякий раз вскипало желание сделать им больно, чтобы вскрикнула, стала вырываться, и в этой борьбе вспомнила в себе женщину, но то ли догадываясь о его мыслях, то ли вослед каким-то своим, особенным, уже ускользала, вытекала из его рук, словно между пальцами струился шелк. И все это в полном молчании, как во сне. В конце концов она тоже человек подневольный и требовать от нее большего... И тогда в который раз (это стало уже привычкой) подумал о Нем, как бы Он повел себя на его месте, и знала ли она, догадывалась... Внешнее сходство еще не все, и если она когда-то была с Ним... Может, потому и спешила, и сейчас где-то в глубине ночи этот старый сморщенный паук бесцеремонно затащил ее в свое логово, чтобы жадно присосавшись, долго и упоительно пить ее кровь, пока мертвенная бледность не расползется по ее губам и лицу... Потому она и такая бледная... остывшая, словно уже давно выпита другим, чье незримое присутствие он чувствовал всегда. Даже сейчас...

О чем она думает и думает ли вообще? Несколько раз он пытался заговорить, пока наконец не открылось главное: девушка и в самом деле была немой!

16.

В прокуренной без окон комнате находились двое. Один, в штатском, сидел за столом, что-то писал. Другой, затянутый в портупеи, дремал в кресле. Его лысая макушка поблескивала, как отполированная.

- Вот, пожалуйста... - с неожиданной злостью подтолкнул его к столу провожатый. - Где живет не знает, куда едет не знает, даже паспорта у него нет.

- Фамилия? - устало спросил тот, что в штатском, и только потом поднял тяжелый взгляд. Его глубоко упрятанные глаза были какие-то сухие, с темными подпалинами вокруг. - Ну, что - так и будем молчать? - потянулся к папиросам, чиркнул спичкой, сладковатый дымок сонно пополз над столом. От острого желания закурить невольно сглотнул слюну, что конечно же не ускользнуло от внимания "сухих глаз". - Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь. В ногах правды нет. Я вижу, разговор у нас будет долгим. Закурить?..

Дрожащими пальцами извлек из пододвинутой коробки папиросу. Его любимая "Герцеговина Флор", которую он когда-то великодушно позволил любить другим, и вот сейчас крупица этой позабытой любви возвращалась к нему сторицей.

Привычно размял хорошо спрессованный табак, еще немного и так же привычно разорвал бы папиросную бумагу, чтобы начать набивать трубку, которую, к счастью, забыл; и все это время за каждым его движением неотступно следил хозяин "сухих глаз", будто от того, как он будет сейчас раскуривать, может зависеть вся его дальнейшая судьба.

- Что-то мне ваше лицо... Мы с вами раньше не встречались? - с какой-то даже задушевностью спросил, терзая пожелтевшими зубами успевшую погаснуть папиросу. - Ну, на нет и суда нет, - сам же и ответил, ухмыльнувшись. Итак, снова начнем с самого начала, а вначале было что? слово. Так как же ваша фамилия, голубчик?

И от этого его "голубчик" (одно из любимых словечек Ленина) невыносимо захотелось плюнуть ему в физиономию, а потом волоком вниз, вниз - в подземные казематы Кремля, где со времен Ивана Грозного мало что изменилось - все тот же неистребимый запах сырости и крови, где, словно сошедшие с картин средневековья, заплечных дел мастера в считанные минуты превратят его в животное, позабывшее и имя свое, и родной язык. Но только судорожно сглотнул слюну. Впрочем, нет, он не удостоит его даже плевка. Просто с этой минуты он будет наблюдать за ним, как... за смертником с отсроченной датой смерти. Изысканное удовольствие, доступное для немногих, когда жертва еще ничего не подозревает... и кажется себе такой умной и проницательной, а по сути дела уже труп, который еще какое-то время будет по инерции открывать и закрывать рот, застегивать папиросой извивы губ, и вот этому живому трупу зачем-то понадобилась Его фамилия. Словно пропуск на тот свет.

А что касается фамилии... Он и сам когда-то хотел знать свою фамилию, но в том-то и закавыка, что этого не знала даже его родная мать. Ведь фамилия Джугашвили - словно бурка с чужого плеча, которая до поры до времени укрывала Его от холода и ветра, и которую он сбросил при первом же удобном случае. И если раньше ему казалось, что фамилия - всего лишь слово, случайное слово в ряду таких же случайных слов, то теперь, на исходе жизни, ему будто приоткрылась истина, в которой все было связано со всем и имело свой, пусть и не сразу понятный кому-то смысл. Из, казалось бы, ничего не значащих букв сами выстраивались слова, из слов - ряды замысловатых фраз и предложений, каждое из которых могло оказаться судьбой... Судьбой человека или всей страны.