Двойник китайского императора - [10]

— А как же пленум?

Он ответил, что сделал главное выступление, а сейчас часа полтора будут содоклады, затем прения, скукота в общем, и ему очень захотелось ее увидеть.

— Приезжай немедленно, машину я уже выслал, у потайного входа тебя будет ждать Юсуф.

Через десять минут она была у него в комнате отдыха, куда долетал шум аплодисментов с идеологического пленума. В тот день Шарофат никак не могла настроиться на серьезный лад, все говорила: "Без тебя пройдет такое важное мероприятие", на что он снисходительно ответил: "Ну и что, Цезарь позволял себе и не такое, а я чем хуже его, да и резолюция уже неделю назад готова". К прениям он успел и даже выступил страстно на тему о моральном облике коммуниста.

Нет, ждать он не любил.

Едва Шарофат вышла на открытую веранду коттеджа, как подъехала машина.

— Почему чернее тучи, кто огорчил эмира Заркента? — спросила ласково Шарофат, принимая в прихожей тонкий летний пиджак Анвара Абидовича — к одежде он был неравнодушен и шутил, что заразился от нее вещизмом.

— Всегда найдется какой-нибудь подлец, который если не с утра, то к обеду уж точно испортит настроение, — разошелся сразу Наполеон. — Ты, конечно, слыхала про Махмудова Пулата Муминовича, в области самый известный район…

— Конечно, слыхала — кто же Купыр-Пулата у нас в области не знает, уважаемый человек…

— И ты туда же… "уважаемый"… — передразнил Анвар Абидович. — Так вот, твой Пулат-Купыр или как там его, оказывается, сын чуждого нам элемента, скрыл от партии свое социальное происхождение, столько лет прятался… Ну и люди пошли, так и норовят к партии примазаться…

Шарофат удивленно посмотрела на него, затем отошла в сторону и, поняв, что Анвар Абидович не шутит, начала так смеяться, что выронила из рук пиджак.

Смеялась Шарофат красиво, кокетливо запрокинув голову, придерживая полы разъезжавшегося атласного китайского халата. Смех хозяйки дома сбил его с толку, и он, внезапно успокоившись, спросил мирно:

— Я сказал что-нибудь смешное, милая? — случались у него и такие переходы.

Шарофат подошла к нему, обняла и сказала:

— Если бы ты мог видеть и слышать себя со стороны, наверное, умер бы со смеху, — ты пылал таким праведным гневом, никакому Смоктуновскому такое не удалось бы…

— Да, я как коммунист искренне возмущен: таким, как Махмудов, не место в наших рядах, — завелся он вновь.

Шарофат улыбнулась и, сдерживая смех, сказала:

— Анварджан, ну ладно, Пулат Муминович чужеродный элемент, сын классового врага, но ведь и ты не прост происхождением — об этом все знают. Тилляходжаевы — знатный род, белая кость, дворяне, так сказать, князья — только за родословную я полюбила тебя девчонкой.

— Да и впрямь я как-то о себе не подумал, — растерялся Наполеон, но тут же нашелся: — Но я ведь специально не скрывал от партии своего происхождения, и моего отца не расстреляли как врага народа, слава Аллаху, умер в прошлом году в своей постели. И вообще — Тилляходжаевы есть Тилляходжаевы, нашла с кем сравнивать, не Махмудовы же должны править в Заркенте.

— Успокойся, милый, успокойся, разволновался из-за пустяков, — и она вновь обняла его и стала целовать — она знала, как его отвлечь, чувствовала свою силу.

И в ту же секунду мысли о Махмудове отлетели куда-то в сторону, показались мелкими, несущественными, у него вырвался стон, очень похожий на звериный рык, и он, не владея собой, легко поднял Шарофат на руки и понес через просторный зал в спальню.

Напрасно Шарофат отбивалась, говорила об обеде, о корзинах, что стоят, остывая, на веранде, но хлопковый Наполеон ничего не слышал.

Через полчаса он вспомнил об обеде и теперь уже сам напомнил о корзинах на веранде. Шарофат легко спрыгнула с высокой кровати красного дерева, очень похожей на корабль, — они и называли его шутя "наш корвет". Сбитые простыни, белые подушки, легкое стеганое одеяло из белого атласа издали впрямь напоминали опавшие паруса старинного корвета.

Шарофат накинула на себя заранее приготовленный кружевной пеньюар и, чувствуя, что он ею любуется, чуть задержалась у трельяжа, поправляя волосы, потом вернулась и, поцеловав его в щеку, сказала:

— Потерпи немножко, через десять минут я освобожу ванную, ты ведь знаешь: у нас, бедных, только одна ванная…

Анвар Абидович понял ее намек так, что пора менять коттедж на более современный, комфортабельный, такой, в котором он жил сам. "Если я имею две ванных, то у меня шестеро детей и твои родители живут со мной", — хотел взорваться от несправедливости Наполеон, но сдержался, потому что посмотрел вслед Шарофат…

Она по-прежнему выглядела прекрасно — Москва пошла ей на пользу: знала, как сохранить себя, не переедала, частенько сидела на диете, порою даже голодала, устраивала разгрузочные дни. Занималась гимнастикой, а вот теперь увлеклась еще аэробикой. Отчего бы не заниматься собой — временем она располагала: я творческий работник, поэтесса, на вольных хлебах, говорила она новым знакомым гордо. Лихо водила машину, смущая местное бесправное ГАИ. В Москве ей однажды пришлось сделать от него аборт, оперировали поспешно, на дому, и детей у нее не было. Но о давнем аборте никто не знал.