Часть I
Масть пиковая, масть черная
Убийство в Прокуратуре республики; Дон-Жуан из ОБХСС; вертолет для частного лица; ночной налет на Прокуратуру республики; смерть Рашидова; валет пиковый; ночной тариф на водку; украденная докторская диссертация; сыщик и вор в одном лице; человек из Ростова по прозвищу Кощей; прокурор – ночной грабитель; загородный дом в подарок любовнице; жемчужное колье для Наргиз; Абрау-Дюрсо для наемного убийцы; Сенатор; золотой «Роллекс»
Вязкие осенние сумерки, неожиданно опустившиеся на оживленную привокзальную площадь, уничтожили сразу краски всего живого вокруг. Казалось, еще минуту назад полыхала огнем листва старых канадских кленов у трамвайной линии, а чуть поодаль, в палисаднике, могучие платаны и необхватные дубы роняли желтые увядшие листья на разноцветный рыхлый ковер, устилавший узкий пыльный скверик, – и в мгновение ока, как по волшебству, все лишилось цвета, потеряло четкость контуров, словно дымком окутало окрестности. Пропали вдруг ослепительные краски хан-атласных платьев, враз поблекли разноцветные спортивные сумки и туркменские хурджины, радовавшие глаз, потеряла прелесть пестрая одежда ребятни, принаряженной в дорогу, и само бирюзовое здание вокзала с нежно-зеленой крышей сделалось серым, неуютным.
Сумерки поглотили не только цвета, они, кажется, приглушили даже звуки. Какой веселый трамвайный перестук стоял над площадью, какие звонкие детские голоса, смех раздавались то тут, то там, и вдруг эта внезапная ватная тишина с невнятными шорохами отъезжающих с площади автобусов, троллейбусов, и почему-то вдруг все, словно сговорившись, перешли чуть ли не на шепот. Что это? Магия наступающей ночи? Колдовство сиреневых азиатских сумерек? Еще одна загадка Востока? И в этот самый миг, когда, казалось, никому и ни до кого нет дела, интереса, ибо в сутках наступал то ли час безвременья, то ли час перерыва, чтобы вечерняя жизнь набрала энергию для вступления в самую яркую, красочную часть дня, на площади появилась машина, не то желтая, не то кремовая, не то серая, не то белая, – трудно было в дымных сумерках определить цвет. Развернувшись у темных клумб с чахлыми розами, машина въехала на густо заставленную платную стоянку. Можно было поклясться, что никто не обратил внимания на обычный маневр, хотя человек, сидевший за рулем, очень был озабочен именно этим фактом.
Владелец нового «жигуленка» не сразу покинул салон, он задержался на некоторое время, словно раздумывая, стоит ли парковать машину? Глаза его цепко осматривали торопящийся следом за ним на стоянку транспорт. Ничего подозрительного ему не почудилось, и он распахнул дверцу. Машинально, проверяя надежность замков, обошел «Жигули», и тут в глаза ему бросился ярко-красный отсвет над входом в здание вокзала. Неоновые буквы вспыхнули разом – ТАШКЕНТ, – и от этого жизнь как-то сразу ожила кругом, что-то прорвало ватную тишину, и он услышал за спиной веселый трамвайный звонок. «Ей, поберегись!» – предупреждал замешкавшихся прохожих кондуктор. Но вдруг первые три буквы неожиданно погасли, и на фронтоне здания на заокеанский манер обозначилось: «КЕНТ». Владелец припарковавшейся машины невольно улыбнулся, почему-то повторил вслух: «Кент…» – и решительно двинулся к станции. То тут, то там, на всей огромной территории привокзалья, вспыхивали фонари, озарялись светом стекла зала ожидания, а из распахнутых настежь окон ресторана на втором этаже грянула музыка – вечер на столичном вокзале вступал в свои права. Человек, оставивший машину на платной стоянке, а звали его Сухроб Ахмедович, был высок ростом, чуть грузноват, хотя еще чувствовалось что-то спортивное в осанке и в легкости походки. Не сразу и не каждый мог определить его возраст, слишком моложаво он выглядел, наверное, этому способствовала и его манера поведения, свободная, раскованная, однако лишенная вульгарности, да и стиль одежды, пожалуй, не выдавал его положения в обществе. Сухроб Ахмедович не имел в руках ничего, и если бы и наблюдали за ним, наверное, подумали бы, что он приехал кого-нибудь встречать. У первой платформы стоял проходящий поезд Москва – Душанбе, и перрон оказался многолюдным, шумным, но у него вряд ли могли оказаться тут ненужные знакомые. Круг людей, среди которых он вращался, если даже изредка пользовался поездами, предпочитал все-таки свой фирменный «Узбекистан».
Сухроб Ахмедович, выйдя на первую платформу, на всякий случай пристально оглядел нумерацию вагонов и направился к голове поезда. Внешне он не бросался в глаза. Неяркий твидовый пиджак, темно-серые строгие брюки, на ногах удобная бесшумная «Саламандра»; ворот однотонной вишневого цвета рубашки распахнут, но это не портило вида, скорее наоборот, подчеркивало элегантный, спортивный стиль моложавого мужчины.
В его планах все было рассчитано по минутам, но он все-таки машинально глянул на часы – тяжелые, массивные, блеснувшие золотом, швейцарский «Роллекс», – успевал. Он шел, смешавшись в толпе встречающих и отъезжающих, то и дело поглядывая на номера вагонов и вроде отыскивая кого-то взглядом. Делал он это вполне профессионально, натурально, и театральный и киношный режиссер остались бы довольны, доведись им снимать сцену на вокзале.
