Дворец райских наслаждений - [77]

— Лично мне так не кажется. Другим — возможно. Например, моему любезному отцу. Именно поэтому он и отверг меня. А лицемерное общество… об-щес-тво… разумеется, было потрясено, изнывало от зависти и жаждало отмщения. Так я здесь и оказался.

— Что ты натворил? — голос Элен утратил былую уверенность.

— Что я натворил? Что за невинный вопросик! Достоин невинной маленькой леди. Неужели верная невеста Тома воистину желает узнать, что я сделал? Знаешь ли, может оказаться, что я совершил страшное.

— Не называй меня «маленькой леди», — резко ответила Элен, обгоняя Генри. — Ты не смеешь надо мной насмехаться. И над Томом — тоже, — она повернулась в седле. — Расскажи, что ты сделал.

Генри подъехал поближе и перехватил лошадь девушки под уздцы. Подавшись к Элен, он, слегка коснувшись ее плеча, наклонился к уху.

— Ты и впрямь желаешь знать? — прошептал он, проводя пальцем по ее щеке. Девушка возмущенно дернулась в сторону. — Быть может, мой рассказ возбудит тебя, как возбудила казнь? Ну что ж, уговорила, — он выпрямился в седле и резко рассмеялся. — Я расскажу, что вменялось мне в вину. Непристойное поведение. Прелюбодеяние. Изнасилование. Клятвопреступление. Ты это желала услышать?

Ошеломленный вид Элен был лучше любого ответа.

— По словам моих обвинителей, я соблазнил, заметь, сколь тщательно я подбираю слова, супругу нашего полковника, графа, а потом надругался над его дочерью, леди Кэролайн. Воистину ужасное преступление. А ты, бедняжка, и не знала, что ездила на прогулки с развратником и насильником, пойманным на месте преступления. In flagrante delicto[21]… Элен, да ты покраснела. Надеюсь, причина тому — смущение. Наслаждаться моей исповедью было бы верхом непристойности.

Девушка дернулась, словно от пощечины. Генри снова приблизился к Элен и сурово посмотрел ей в лицо. Она вздернула подбородок и выдержала взгляд, крепко вцепившись в поводья, чтобы скрыть дрожь в руках.

— Так-то лучше, — произнес Генри. — Смотри на меня. Смотри внимательно. Гневайся — ты имеешь полное право. Кто мог подумать, что твой добрый друг… ах да, и друг Тома, как можно о нем забыть… Интересно, а где сейчас Том? Не сомневаюсь, отважно сражается с разбойниками. Герой… Какой ужас — добрый, славный Генри оказался преступником и мерзавцем. Кто бы мог подумать?

— Зачем ты со мной так жестоко? — спросила девушка тихим, но твердым голосом.

— Жестоко? Мне казалось, ты желала узнать о моих тайнах.

— Как ты можешь мне такое говорить?

— Сама попросила.

— Но эти кошмарные, ужасные поступки… этот издевательский тон… Генри, это так на тебя не похоже.

— Неужели? А ты решила, что хорошо меня знаешь?

— Изнасилование и прелюбодеяние. Как мерзко. Нет, не верю.

— Милая Элен, я-то думал, что тебе хочется послушать о высшем обществе, в котором мне довелось вращаться. Полагал, именно это тебя привлекает во мне и ты хочешь сбежать из своего маленького уютного мирка.

— Перестань. Прошу тебя.

Генри отъехал в сторону и рассмеялся.

— Не желаешь услышать, что произошло, с моей точки зрения? Задолго до того, как я соблазнил графиню, ее супруг дурно со мной обошелся. Он оскорбил меня. Была задета моя честь, запятнана репутация. Как я, по-твоему, должен был поступить?

— Ты опять надо мной насмехаешься, — воскликнула Элен. Из-под копыт ее коня в небо брызнула стайка воробьев. — Что сотворил человек, чтобы заслужить такое страшное наказание?

— Он меня раздражал, — тихо ответил Генри.

— Раздражал? И все?

— Порой этого бывает вполне достаточно. Видишь ли, я был молод. Только что закончил Итон и Сандхерст. И вот я в полку. Кровь бурлит, мечтаю о славе. За первым же обедом, когда мы сели за карты, добрый граф, мой командир, обвинил меня в шельмовстве. Это был розыгрыш, так поступали с каждым новичком. В каждом полку — свой обряд посвящения. Молодого лейтенанта ставят в неловкое положение, смотрят, какой у него темперамент, а потом вместе хохочут и веселятся. Беда в том, что я напился и не оценил шутку. Очень не люблю, когда одни держат меня за руки, а другие вытаскивают из карманов подброшенные заранее лишние тузы. Я взорвался, они — в смех. В ярости я засветил его светлости в глаз. И вот тут уже он не оценил шутку. Меня понизили в звании и на месяц отправили на гауптвахту.

— Но это жестоко, — проговорила Элен.

— Да ну? — поднял бровь Генри. — Лейтенант ударил по лицу полковника. Такое нельзя оставлять безнаказанным. Иначе что станется с империей? Полагаю, они рассчитывали, что я, как джентльмен, подам в отставку, но, черт меня подери, я не собирался доставлять им такое удовольствие. Я не опротестовал взыскание и тем завоевал уважение офицеров. Обо всем можно было бы забыть, но я не из тех, кто прощает. Отнюдь. Все случилось, когда к нам на смотр приехал почетный командир нашего полка герцог Коннахтский. Великий день. Грандиозный парад. У конногвардейских казарм — толпы зевак. Наш славный полковник, разумеется, скакал вслед за герцогом. Блистательно. Одна беда — стоило полковнику выехать из казармы, как его лошадь тут же навалила целую кучу навоза и продолжала в том же духе весь день, покуда не кончился смотр. Какой позор. Полковник стал объектом насмешек грошовых газетенок, чему, разумеется, герцог Коннахтский нисколько не удивился.