Дворец райских наслаждений - [48]

Аиртон был далек от зазнайства и самодовольства. Да, его жизнь по сравнению с некоторыми другими людьми могла показаться до ужаса скучной. «Да, я не Джес Джеймс и не Виат Ирп», — думал доктор, вспоминая героев рассказов о Диком Западе. Однако он ценил, почитая даром Божьим и благословением Небес, покой, которым была наполнена его жизнь. Быть может, ему все давалось очень легко. Детские и юношеские годы прошли в Дамфришире и Эдинбурге. С самого раннего возраста ему привили веру в Бога и четкие представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. В семье было много детей. Живя бок о бок с непоседливыми братьями, он на собственном опыте научился думать о чувствах других прежде своих собственных и прощать чужие слабости точно так же, как другие прощали его. Десять заповедей и Нагорная проповедь казались доктору идеальным руководством к действию для человека, стремившегося к спокойной жизни в большой семье. Простота и практичность были, по мнению доктора, одними из главных преимуществ христианства. Христианином мог стать любой, самый обычный человек.

Конечно же, догматы конфуцианства, которым доктор столь восхищался, повторяли жесткие требования к поведению и поступкам человека, которые диктовались христианским каноном. И все же они не гарантировали душевного спокойствия, которое давало Евангелие, обещавшее спасение после жизни, проведенной в трудах праведных. Доктор был рад, что с ранних лет учил китайский язык, что позволило ему читать китайские классические сочинения. Содержавшаяся в них мудрость вызвала желание работать в Китае. Он нисколько не сомневался, что настанет день — и китайский народ увидит духовные преимущества христианства и оно станет частью их великой культуры. Отличительной чертой Аиртона была терпимость. Он знал, что труд миссионеров когда-нибудь принесет плоды. Терпение было одним из достоинств, которого не хватало многим из собратьев-миссионеров. Должно пройти какое-то время, храм Божий не построишь за день. Доктор понимал, что правда на его стороне и его труд не пропадет втуне. Он не только нес слово Божье, он еще старался облегчить невзгоды, вызванные чудовищной бедностью, в которой жил китайский народ, и болезнями, его терзавшими. Детство, неугасимая вера, годы, потраченные на изучение медицины в Эдинбургском университете, работа в Южном Китае, где свирепствовала лихорадка, — все это вместе делало его нынешний труд естественным продолжением разумной размеренной жизни. В Нелли он видел идеал жены, а их дети были настоящим благословением. Доктору казалось очевидным, что семья, работа, да и вся жизнь были следствием неукоснительного следования принципам, усвоенным еще в раннем детстве.

Поведение Френка Дэламера вызывало недоумение. Он брел по жизни заплетающейся походкой вслед за неведомой путеводной звездой, то и дело попадая в дурацкое положение. Шагающий по улочкам доктор никак не мог придумать, с чего начать разговор. Его познания о юношеской любви главным образом основывались на трагедиях Шекспира и приключенческих романах. Будущую жену он знал с детства, его семья любила ее и потому приняла с радостью. Его женитьба была предопределена точно так же, как выпускные экзамены в университете, — и то и другое стали вехами на жизненном пути. Доктор собирался посоветовать Дэламеру перестать строить из себя главу семейства Капулетти. Дэламер сам говорил, что Кабот достойный, честный молодой человек. Кабот и Франсес привязались друг к другу. Глупо противиться неизбежному — это же ясно любому здравомыслящему человеку. Конечно же, когда его дочки Мэри и Дженни вырастут и соберутся замуж, он точно так же, как Дэламер, да и любой отец, будет волноваться, ревновать и страшиться потерять их, но доктор надеялся, что рассудительность, всегда приходившая ему на помощь, не даст ему превратиться в деспота и самодура. Но как ему убедить Дэламера, который в любой момент может сорваться с цепи? Доктор с грустью подумал, что успех разговора будет зависеть от количества выпитого Дэламером за последние сутки. Аиртону казалось, что, очутившись между сумасшедшим Милуордом и пьяницей Дэламером, он словно оказался между Сциллой и Харибдой. В мрачном расположении духа доктор брел, как на казнь, через рыбный рынок.

Когда Аиртон зашел во дворик гостиницы, он с удивлением услышал, как из ресторана доносится громкий хохот Дэламера и веселый женский смех. С любопытством доктор отвел в сторону висевшую на дверях тяжелую портьеру и увидел, что Френк сидит за столом в компании молодого человека и девушки. Троица пила кофе и оживленно разговаривала. Красота зеленоглазой прелестницы потрясла доктора до глубины души. Огненно-рыжие волосы полыхали огнем, лицо покрывали веснушки. Рассмеявшись, девушка откинула голову, и на ее белой, лебяжьей шее Аиртон заметил рубиновый медальон. Молодой человек — здоровяк с сальными русыми волосами — с довольным видом сидел, развалясь на стуле; на широком честном лице — кривая улыбка, в синих глазах — веселье. Единственной странностью, привлекшей внимание доктора при виде этой умилительной картины, были синяки, красовавшиеся под глазами Френка Дэламера и молодого человека, который, по всей видимости, и был Томом Каботом.