Двое с Золотой Канавы - [4]

Оделись мы, начали осматриваться. В палате, значит, по койке, по тумбочке и по стулу на брата. Сделаны они из какого-то вроде мутного стекла. Попробовал я один стул об стенку хряпнуть — не бьется. И на стенке — хоть бы царапина.

Подошел к окну, оно волнистое какое-то. Свет сквозь него пробивается, а что снаружи делается — не видать. Возле, на полочке, стоит непонятная штуковина. Ящик с кнопками, а в него вделана белесая стекляшка с ладонь величиной. Хотел его потрогать, однако передумал. Ну его к бесу.

Напротив окна дверь. Гладкая, ни ручки, ни скважины, ни волчка. Босс ее толкнул, потом еще плечом приналег — не поддается.

— Похоже, крепко мы влипли, Папаша, — говорю я. — Одно радует: это нам не Хрящ устроил. Он бы цацкаться не стал.

— Да уж, — бормочет тот.

— Интересно, какой выкуп они заломят. Дураки будут, если меньше пяти миллиардов.

— Что ты, что ты, — встрепыхнулся старый боров. — А мне что потом — по миру идти на старости лет? Ну миллиончик, ну два, ну десяток, еще куда ни шло...

Экий дурень. Эти ребята, что нас сцапали, отлично знают, сколько он прикарманил. И шутить не намерены, по всему видать. Я не я буду, ежели они с него семь шкур не слупят. Ничего не стал я возражать на его дурость, а только хмыкнул и занялся дверцей в стене — не то шкаф, не то кладовка, не то выход куда-то. Тоже без ручек, без замка — и не поддается. Однако вижу — на стене рядом с ней круглая бляшка с пуговицу величиной. Стоило ее тронуть — дверца отъехала. За ней — маленькая комнатка, вся заставленная белыми посудинами. Одна длинная, такая, что впору человеку поместиться, и стоит на полу. Другая — на стене, поменьше. Третья — в углу. Над ними из стен торчат блестящие трубки с рычагами. Ну я живо смикитил, что тут к чему. Умылся и все такое. Правда, чуть не ошпарился, потому как сначала из трубки в среднюю посудину потек самый натуральный кипяток. Потом оказалось, можно сделать струю и попрохладнее. На стенке здоровущее зеркало — полтыщи монет, наверно, стоит, ей-ей, не совру. Богато здесь живут. Полюбовался я на свою суточную щетину и прикинул, что времени прошло не так уж много и далеко нас увезти не могли. Самое большее — на Архипелаг. Объяснил я моему дурню, как пользоваться этой хитрой комнаткой, завалился на койку и думаю.

Дело худо. За нас крепко взялись, причем не полиция и не Хрящ, ясно, как светлый день. Похоже, все эти штучки не от мира сего. А от какого — пес его разберет, но уж точно, что не от нашего. Странно это все.

Они, ребята эти, выведали небось всю как есть подноготную. Они-то еще полбеды, авось мы как-нибудь поладим. Но вот ежели старый пень от них узнает, кто накапал Хрящу про его подкожные миллиарды, — тут мне несдобровать. Придушит ведь, силы в нем невпроворот, не гляди, что голова сивая.

Да-а. Чего им надо? Понятно, чего. Мой барбос покряхтит-покряхтит, да и раскошелится. Куда ему деться. А что потом-то, когда они свое получат?.. Вот об этом даже думать неохота.

Поглядим. Мы тоже не бечевкой подшитые.

Интересно, пожрать нам дадут когда-нибудь?

А на потолке глазок какой-то. Выпуклый и с лиловым отливом. Так и мерещится, что сквозь него тебя разглядывают, словно букашку в лупу. Чего, сволочи, пялитесь? Людей не видали?

— Слышь, Вьюн, — мямлит Папаша, выйдя из умывальни. — Может, постучать в дверь? Позвать кого? Жрать охота — аж кишки слиплись.

Тут большая дверь отодвинулась, и входят два хмыря в зеленых халатах. Гляжу — один чернопузый, другой горбоносый. Мама родная. Нормальному желтому человеку с такими уродами одним воздухом дышать противно, не то что толковать. Я ихние кварталы за версту огибаю, а как увижу кого из них на улице, с души воротит. Только ничего не попишешь. Покамест они нас взяли за пищик, а не мы их.

— Добрый день, — говорит чернопузый. — Как вы себя чувствуете?

Вроде все слова правильные и выговаривает нормально, без этого ихнего акцента. А все равно как-то ненатурально. Будто старательно по книжке прочитывает, а не говорит.

— Здорово, — отвечает старый хрыч. — Голодовка, она для здоровья пользительна.

— Только нам, думается, миска-другая баланды не повредит, — добавляю. — Черта ли в нем, в здоровье, без жратвы.

Горбоносый вышел и вкатил этакий столик на колесиках. Пайки навалено на десятерых. Все чин чином.

— Мы так и предполагали, что вы проголодались, — говорит. — Пожалуйста.

— Сначала сами отведайте, — говорю.

— Брось дурить, Вьюн, — ворчит Папаша. — Чего ради нас травить.

— Уважаемый Рольт совершенно прав, — влезает чернопузый. — Вам нечего опасаться. Желаем приятно утолить аппетит.

Ну-ну, думаю.

Стали мы уплетать за все щеки, а хмыри стоят и любуются. Такая вот едиллия.

Харчи непонятно какие и из чего сготовлены, однако вкусные. Только едва покошусь на те две гнусные рожи — кусок в горле застревает. Моя бы воля, всех бы таких ублюдков за ноги перевешал.

Особенно мне фруктовая водичка понравилась. Запил ею завтрак — сразу мозги прояснились и заработали на полную катушку.

— Что, потолкуем? — спрашивает Папаша, отдуваясь и отирая пот рукавом.

— Конечно, вы вправе требовать у нас объяснений, — начал чернопузый. — Мы сожалеем, что пришлось осуществить изъятие помимо вашей доброй воли. Но к тому понуждали крайние обстоятельства. Ведь мы спасли вас от верной гибели. Кроме того, изъятие совершалось в полном соответствии с законностью. Извольте ознакомиться с ордером Галактической Лиги.