Двое из многих - [96]

Покаи и Керечен навестили еще кое-кого из своих знакомых, в первую очередь, разумеется, товарища Дорнбуша, который тоже не терял надежды на лучшее будущее.

У настежь распахнутых ворот лагеря они случайно встретили старого знакомого Белу Цукора. Бела сильно исхудал, на его бледном лице выделялись только глаза, горевшие нездоровым лихорадочным блеском.

— Сервус, Бела! — поздоровался с ним Покаи. — Ты что, не рад встрече? Скоро здесь будут красные!

Цукор безнадежно махнул рукой.

— Меня это уже не интересует, — проговорил он еле слышно, и в его голосе не чувствовалось ни капли надежды.

— Ты же еще недавно так ждал их прихода!

— Ждал, да ждать устал…

— Это почему же?

— Они тоже хороши!

— Брось ты!

— Говорят, они разоряют церкви…

Они вскоре распрощались с Белой, и Керечен, выйдя за ворота лагеря, сказал:

— У меня такое впечатление, что наш Бела тронулся. Долго ему не протянуть: ведь он же серьезно болен чахоткой.

У дверей дома Керечена поджидала встревоженная Шура.

— Приехал муж сестры. Грозится убить меня. Ему насплетничали, что у меня есть любовник.

«Интересно, что это за человек? — думал Керечен. — То ли это глупый как пробка мужик, то ли хитрый и опасный проходимец… Всякие люди есть на свете. Конечно, мне он не страшен и сделать ничего не сможет, так как всем ясно, что колчаковцы доживают последние деньки. У него небось и оружие имеется, так что с ним придется вести себя осторожно. По пустякам рисковать собственной жизнью, конечно, не стоит. Сейчас в Красноярске, как в Ноевом ковчеге, всякой твари по паре: здесь собрались все, кто бежит на восток. Кто бежит по приказу, кто — по собственной глупости… Интересно, где сейчас проходит линия фронта? Да и имеется ли таковая вообще? Как бы там ни было, но нужно соблюдать осторожность, так как в городе пока еще белые. Они хоть и находятся при последнем издыхании, но еще могут пустить кровь…»

— А где сейчас муж твоей сестры? Чем он, собственно, занимается?

— Ничем! Водку пьет… Будет лучше, если ты сегодня переночуешь у Покаи… Очень боюсь я за тебя.

Керечен некоторое время постоял в нерешительности.

— Сколько дней он здесь пробудет? — спросил он потом у Шуры.

— Не знаю… Он с фронта сбежал и возвращаться туда не думает.

— Ну тогда я сам с ним поговорю!

— Не надо, Иосиф, не ходи! Я так боюсь за тебя! А что, если он начнет драться? У него ведь пистолет…

— Будь что будет!

Шура уже знала характер Керечена, знала, что если он на что решится, то его никто не сможет от этого отговорить. Поэтому она покорно пошла за Кереченом в дом.

Дмитрий, муж Шуриной сестры, оказался отнюдь не таким страшным, каким обрисовала его Шура. Это был молодой и красивый человек.

На столе стояла недопитая бутылка водки, лежали на тарелке соленые грибы.

— Добрый вечер, — поздоровался Керечен.

— Добрый вечер, — хриплым, пропитым голосом ответил Дмитрий, сверля налитыми кровью глазами вошедшего, но руку все же протянул: — Иди сюда, камрад, садись рядом… Ты австрияк?

— Нет. Мадьяр.

— Не имеет значения. Выпьем! — Дмитрий наполнил стаканы.

— Спасибо, я не пью.

— Пошел ты к черту! Как это не пьешь?.. Я был на фронте, стрелял в австрияков… а они стреляли в меня… потом перешли на нашу сторону… Выпили мы с ними… Австрияки пить умеют, мадьяры тоже пить умеют… А ты почему не умеешь?

— Я умею, но не люблю.

— Ну а я тебе говорю: пей! Хочу я посмотреть, что ты за человек такой.

— И без водки увидишь.

— Ах ты… Пей, когда тебе говорят!

Керечен понял, что Дмитрий вроде бы не собирается обижать его, и поднял наполненный до краев стакан с водкой. Отпил глоток.

— Нет, пей до дна!.. Русские любят пить до дна… Пей и ты!

Керечен заметил, что Дмитрий настолько опьянел, что уже клюет носом от водки и усталости. Улучив момент, когда Дмитрий на миг отвернулся, Керечен выплеснул водку из стакана на пол, а пустой стакан поднес к губам.

— Ну, теперь я вижу, что ты бравый парень! А говорил, что не можешь пить… Сейчас можно пить: скоро мир настанет. Белые и красные помирятся… Войне конец… Я останусь дома, а ты вернешься к себе в Австрию.

— В Венгрию, — поправил его Керечен.

— Ох, черт! Ну в Венгрию! Все равно… Красных у вас нет… Скажи, ты за кого стоишь?

Керечен не собирался ничего докладывать пьяному человеку и потому равнодушно произнес:

— Я политикой не занимаюсь.

Дмитрий наполнил свой стакан водкой. Он был сильно пьян, однако не настолько, чтобы позволить обижать себя. Залпом выпил водку и передернулся:

— Брр… Эх и хороша водочка! За душу так и берет! Так ты, говоришь, не занимаешься политикой? Да ты, я вижу, умный человек… Я тоже… тоже не занимаюсь… тоже не дурак… Ты похож на русского и язык наш знаешь. Я слышал, что Шура…

— Правильно слышал, Дмитрий. Шура любит меня…

— А я… не…

Керечен вылил из бутылки остаток водки в стакан Дмитрия и сказал:

— Пей, камрад! Время почти мирное, слышишь? Пей!

Дмитрий жадно выпил водку и уронил пустой стакан на пол. Падая, стакан ударился об угол скамейки и разбился. А Дмитрий, уронив голову на стол, громко захрапел.

Дед Шуры давным-давно спал, сестра тоже.

Шура обняла Керечена за шею и зашептала:

— Иосиф, я боюсь… Я очень боюсь… Я и тогда очень боялась, когда тебя из вагона увели белочехи. Береги себя! Если с тобой что случится, я умру.