Двое из многих - [114]

Пока в доме Тамары шел обыск, Тамаш находился в казарме, не зная, что происходит в доме его «невесты».

Все новости он узнал только поздно вечером, когда в полк вернулся Бондарь, участвовавший в обыске.

— Черт бы вас побрал! — шутливо проворчал Имре, здороваясь с чекистами. — Шесть лет живу в России, наконец-то встретил девушку, которая пришлась мне по вкусу, и тут вы все испортили.

Бондарь, не поняв шутки, метнул строгий взгляд в сторону Имре и сказал:

— Все далеко не так просто, дорогой друг.

— А что такое?

— Скажу позже. Когда ты виделся с Тамарой в последний раз?

— Три дня назад.

— С тех пор ты о ней ничего не слышал?

— Нет, ничего… А почему ты спрашиваешь?

— А потому, что за это время произошли интересные события. Я почти час допрашивал Анатолия Гаврилова, брата твоей красавицы. Он много интересного рассказал. Девица была убеждена, что ты в нее по уши влюблен и женишься на ней. Между прочим, это не первый случай, когда девица из богатой семьи путем заключения фиктивного брака покидает родину. Ты, конечно, ничего не заметил, а из-за тебя в семье разразился настоящий скандал. Родители Тамары во что бы то ни стало старались отговорить дочь от ее плана. Они не хотели выдавать ее за коммуниста, простого крестьянина. Если бы ты был офицером, тогда другое дело…

— Ну, а дальше что?

— Получилось так, что верх взяли родители… Тамару они срочно отправили в Москву, к каким-то своим родственникам.

— Она сейчас в Москве?

— Да… По словам Гаврилова, ей оттуда легче уехать за границу, чем отсюда. Словом, отцу с матерью удалось сломить упрямство дочери и этим самым спасти честь семьи, как они полагают, оградив дочь от брака, пусть даже фиктивного, с большевиком.

— Тамара уже уехала из Москвы? — спросил Имре.

Бондарь пожал плечами:

— Не знаю. Мы послали телеграмму в Москву. Возможно, что твою красотку уже задержали, но ты ее не жалей…

Между тем Керечен ежедневно заходил в штаб полка за письмом, но напрасно. Иштвана в штабе все уже хорошо знали, и ему даже спрашивать ничего не нужно было: кто-нибудь жестом показывал, что письма нет.

Однажды в казарме, где размещались Имре Тамаш и его друзья, появился худощавый мужчина с широкой нарукавной повязкой, на которой был вышит красный крест.

— Ульрих! — обрадованно крикнул Имре, узнав друга. — Как ты сюда попал?

Ульрих по-дружески обнял Иштвана, а затем объяснил:

— Знаешь, получилось так, что я стал начальником городской аптеки. Хозяйка моя сбежала за границу, а я остался владеть аптекой. Но домой-то мне очень хотелось, и я возьми да заяви, что, мол, я офицер и хочу вернуться на родину. Мне сразу же предложили явиться в лагерь для дальнейшего, так сказать, прохождения службы. «Дудки, — решил я про себя. — Обратно в лагерь, да еще к офицерам, я не пойду». Отправился в военную комендатуру и заявил, что хочу добровольно вступить в Красную Армию. Рассказал коменданту, что все мои друзья-товарищи уехали из города с «золотым» эшелоном. Мне ответили, что им очень нужны медики.

— И тебя зачислили в часть?

— Конечно. Несколько месяцев я служил в Красноярске, а потом меня спросили, не хочу ли я демобилизоваться. Я ответил, что хотел бы попасть в интернациональный полк, где служат мои друзья. В штабе армии мне сказали, что вы в Казани, а я-то ведь думал, что вы уже давно в Москве… И вот я здесь.

— Ну-ну, рассказывай дальше!

— Получил я направление, продаттестат… деньги у меня были… и поехал. А Керечен у вас? Что с ним?

— Здесь, в полку, здоров, только очень уж тоскует…

— Бедняга Керечен, — тяжело вздохнул Ульрих. — У меня для него плохие вести… Жена его умерла при родах. В больнице мест не было, она рожала дома… ну и заражение крови…

— А ребенок тоже умер? — спросил Имре.

Ульрих кивнул.

— А когда скончалась Шура?

— Подожди, дай вспомнить… Вы в марте уехали… апрель, май, июнь… значит, в июне, в самом начале…

— Ты был на похоронах?

— Был.

— А дед?

— Дед умер.

— А шурин Дмитрий?

— Он сидит в тюрьме.

— Да, жаль Иштвана, — выдавил из себя Имре. — Как ему об этом сказать?

— Я сам скажу ему, осторожно… Если о таком можно рассказать осторожно… Услышав такие известия, человек или выздоравливает — постепенно, разумеется, — или погибает…

Через час Ульрих, как мог, дипломатично рассказал Иштвану Керечену о смерти Шуры.

Иштван выслушал его молча. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Трое суток Керечен молчал. И товарищи не трогали его.

На четвертый день Керечен подошел к Имре и, положив руку ему на плечо, сказал:

— Теперь и домой можно ехать, Имре!

ДОМОЙ, НА РОДИНУ…

Душевная рана Керечена постепенно заживала. Он винил во всем себя, терзался, его мучила мысль, что это он виноват в Шуриной смерти. Если б он находился рядом, может, все было бы по-другому. Но сколько он ни размышлял, так и не придумал, как бы он мог поступить иначе. С будущим дело обстояло яснее. Он ехал домой… Может быть, ему удастся избежать террора режима Хорти…

Имре Тамаш смотрел на все гораздо проще. Он все еще помнил жаркие объятия Тамары, но не терзался, как Иштван. Что ж, ему было хорошо с Тамарой, но этому пришел конец. Одного не понимал Имре: куда она исчезла? Даже ЧК не нашла ее. Может быть, Тамаре удалось бежать из Москвы? Вообще же против нее не было серьезных улик… Возможно, она уже в Берлине, у богатых родственников.