Двое из многих - [103]

— Шурочка, — начал Иштван, — давай поженимся. Тогда я смогу помогать тебе. Все деньги, что я получаю, буду отдавать тебе, а если меня отсюда куда-нибудь переведут, ты на правах жены поедешь со мной.

— Я не могу этого сделать! — Шура печально покачала головой. — И ты от меня этого не требуй…

— Шурочка, да пойми же ты наконец, что ты моя жена! Скоро у нас родится ребенок. Не может же он быть без отца.

— Нет, нет! Никуда я с тобой не поеду!

— Шурочка, ты должна решиться. Кто для тебя важнее, я или твой дед? Решай!

— Нет! Никогда! Дедушку я никогда не брошу! Вы мне оба дороги, оба нужны. Останься здесь! Найдешь работу, я попрошу — и тебя примут электромонтером, будешь хорошо зарабатывать… Останься, Иосиф!

Керечен обнял Шуру и тихо, ласково сказал:

— Шурочка… Мне очень неприятно, что я причиняю тебе боль… Но и ты должна меня понять: у меня ведь тоже есть родители, которых я не видел столько лет. Я даже не знаю, живы ли они…

— А ты напиши им письмо. Сейчас во всей России — Советская власть, почта работает нормально.

— Ты меня не понимаешь, Шурочка… Я хочу увидеть своих родителей. Они оба старые люди, помощников у них, кроме меня, нет. У отца ревматизм, он даже лопату не может в руках держать, его мучают страшные боли. Но жить-то надо, работать. У нас есть небольшой клочок земли, и его нужно обрабатывать. А пока землю обработаешь, не одну кровяную мозоль набьешь на руках… Что же, мне теперь все это бросить? И никогда не увидеть родной дом?.. Давай поженимся, Шурочка! А потом уедешь со мной, вот увидишь, все будет хорошо!

— Ты надеешься, что у вас хорошо будет? Ты что, думаешь, я газет не читаю? Тебя расстреляют, как только ты вернешься в Венгрию. Меня с ребенком, может, даже не пустят в страну. Или убьют и нас! Убьют всех троих. Останься здесь, Иосиф! Здесь скоро мир будет. Тут нас никто не обидит. Останься! Дедушка так слаб… Позже, когда и у вас война кончится и не будет белых, тогда поедем к тебе. Дедушки, наверное, уже не будет… Хорошо, Иосиф? Останься! Разве ты не понимаешь, что я умру с горя, если ты уедешь? И сын твой так и не родится…

— Ну хорошо, я останусь…

Ласковые женские руки крепко обняли Иштвана за шею.

— Демобилизуешься?

— Нет. Просто попрошу пока, чтобы меня перевели в местный русский полк.

Оба немного помолчали.

Такое решение казалось им выходом, который устраивал обоих… Но не так-то просто было все это на самом деле. Легко пообещать что-нибудь, но не всегда удается выполнить обещание. Человек не всегда бывает господином своего слова. Особенно если человек этот солдат, которого связывают дисциплина и приказы…

«Не известно, переведут ли меня в русский полк, — думал Керечен. — А что скажут в нашем полку, когда я заявлю, что остаюсь здесь? Бывший отважный красногвардеец, в настоящем — красный командир, оставляет службу, часть, боевых товарищей, и только потому, что на него подействовали женские слезы… Разве это правильно? Я останусь тут, а мой друг Имре будет продолжать воевать, вернется на родину…» Иштвану казалось, что сердце его разрывается на части: одна часть остается здесь, а другая, словно на крыльях, летит домой, в Венгрию.

«Если бы Имре остался здесь… Но он не останется. Он уйдет вместе с полком, не завтра, так послезавтра. А Шура ни за что на свете не хочет оставить любимого деда одного. Она так любит старика! Да я и сам полюбил его… Какие же задачи порой задает жизнь! И решить их совсем не просто. Как же поступить?»

Иштван чувствовал свою беспомощность. Настроение у него ухудшилось. И даже Шура не могла развеселить Иштвана, хотя и ластилась к нему, обрадованная его обещанием остаться в России. В казарму он вернулся явно не в духе.

«Будь что будет, — думал Керечен. — Теперь я свободен, у ворот лагеря больше не стоят часовые… Но жизнь все равно почему-то не слаще… Что же важнее: мужская ли честь, или честь солдата, или… А тут первая и единственная любовь…»

— Что с тобой, Пишта? — спросил его Имре Тамаш.

— Ничего, Имре, просто подумал о том, что скоро мы с тобой снова расстанемся.

— Это как же? — изумился Имре.

— Да вот так… Я хочу остаться в Красноярске. Шура в положении…

— Ну и ну! — Имре даже слегка присвистнул. — Выходит, скоро ты станешь отцом? А я — крестным! Идет?

— Идет… Но мне придется остаться здесь. Шура не может поехать со мной.

— Как же это так? Вон сколько пленных увозят с собой жен… Ты тоже увезешь ее, а мы тебе поможем всем, что в наших силах…

— Хорошо, если бы так!

— Все так и будет! Сейчас, однако, нужно думать о другом. Партбюро ячейки полка решило с почестями перезахоронить, расстрелянных белыми коммунистов — Дукеса и его товарищей.

Выполнить это решение оказалось не так-то просто: мороз сковал землю. Работать приходилось киркой и ломом, но так, чтобы случайно не повредить трупов, которые вмерзли в землю. Когда добрались до трупов, у многих бойцов сдали нервы.

Керечен пришел проститься с товарищами, которые еще совсем недавно наставляли его на правильный путь.

Могилу для перезахоронения отрыли в лагере, на площади перед зданием барака для старших офицеров, которые на церемонию не пожелали явиться, зато с любопытством наблюдали за ней из окон. Вполне возможно, что кто-то из них даже записал об этом в своем дневнике, с тем чтобы доложить по команде, вернувшись на родину. Случай, что ни говори, редкий, когда можно увидеть сразу столько большевиков.