Двое из многих - [101]

— Да.

Керечен подробно рассказал другу о своих скитаниях, о встрече с Бондаренко и поездке по Сибири, о знакомстве с Шурой и встрече с белочехами, о лагерной жизни и подпольной деятельности коммунистов, о последней встрече с унтером Драгуновым.

— Значит, ты ему показал…

— Показал.

— И правильно сделал, дружище! Только не совсем так, как следовало бы. Я бы на твоем месте его в Енисей сбросил. Он только этого и заслуживает.

— Позже я сам об этом пожалел.

— Он бы тебя не пощадил.

— Знаю…

— Тогда почему же ты не сбросил его в реку?

— Знаешь, Имре, мне трудно ответить тебе на этот вопрос. Я решил, что он умер и этого достаточно. Кровь текла… Мне стало неприятно, и я торопливо ушел…

— Узнаю тебя…

— Ничего не поделаешь, Имре… Вот и в этом доме живет один негодяй, тоже унтер-офицер. Говорят, он никому не давал проходу. Если он осмелится обидеть мою невесту, я его просто задушу… Ну а теперь ты рассказывай!

Тем временем вернулась домой Шура, которая зачем-то уходила в город. На лице ее сияла счастливая улыбка.

— А вот и моя невеста, — представил ее другу Иштван.

Имре пожал Шуре руку.

— Я смотрю, дружище, у тебя неплохой вкус! — Эти слова Имре проговорил по-русски, чтобы их услышала Шура. — Смотри, береги ее, другой такой не найдешь!

Шура пошла ставить самовар.

Настала очередь Имре рассказывать о своих приключениях. Однако рассказ о жестоких и кровопролитных боях он превратил в нечто похожее на анекдот, в котором нелегкий путь от Урала до Красноярска в три тысячи километров превратился в легкую увеселительную прогулку. Правда, мимоходом Имре упомянул и о своей болезни, и о ранении, и об ужасных холодах, которые ему пришлось пережить.

Далее Имре рассказал о товарищах, с которыми он встречался.

— Всех своих земляков я сагитировал вступить в интернациональный полк, — закончил свое повествование Имре.

Шура угостила их чаем. Она ничего не понимала в их разговоре, потому что друзья говорили по-венгерски, и молча сидела на скамейке, глядя на них.

— Ты почему не пьешь чай, Иосиф? — спросила она у Керечена, который так внимательно слушал друга, что даже забыл о чае.

— Как это ты превратился в Иосифа? — удивленно спросил Имре.

— Я же говорил тебе, что здесь меня знают как Йожефа Ковача, а на русский манер Йожеф — это Иосиф. Так меня Шура и зовет. Товарищи советуют мне пока оставаться под фамилией Ковач. А как только я вернусь на родину, так сразу же возьму свою собственную фамилию. Ни полиция, ни жандармерия ничего подозрительного об Иштване Керечене не знают, а Йожефа Ковача местные шпики уже взяли себе на заметку.

— Пусть замечают, сколько им вздумается! Только не требуй от меня, чтобы и я звал тебя Иосифом! У меня язык не повернется так тебя назвать. Для меня ты как был, так и остался Пиштой Кереченом. А на родину мы вернемся с оружием в руках…

— Но тогда мне придется объяснить Шуре, что я вовсе не Йожеф. — Керечен подозвал Шуру к столу. — Шурочка, я что-то хочу тебе сказать.

— Ты уезжаешь? — испуганно спросила Шура.

— Нет… Просто я хочу тебе сказать, что я не Йожеф, а Степан… Иштван — то есть Степан…

Однако это нисколько не удивило Шуру, и она спокойно ответила:

— Это не имеет никакого значения… Я понимаю, ты был красноармейцем и потому сменил имя, чтобы тебя не нашли. Так, да?

— Да, Шурочка, так…

В боях за Красноярск и в ходе дальнейшего преследования отступавшего противника 30-я Уральская дивизия Красной Армии взяла в плен несколько десятков тысяч пленных, и бреди них — шесть тысяч одних только офицеров. Было захвачено два бронепоезда, восемь легковых автомобилей из штаба Колчака, тридцать тысяч лошадей, огромное количество вооружения, боеприпасов и военного снаряжения.

Это была значительная победа Красной Армии. Колчак, бросив армию, бежал дальше на восток, а остатками его войск пытался командовать генерал Каппель.

ТЕ, КОГО МЫ ЛЮБИЛИ

Жизнь в лагере в те дни бурлила. За несколько дней сотни пленных записались в интернациональный полк. Прийти к такому решению было нелегко, так как пленные знали, что на родине у них ширится кровавый террор, подобный белому террору здесь, в России. Записавшиеся в Красную Армию пленные были готовы к тому, что им, возможно, больше не придется увидеть ни родины, ни родных, ни близких.

В первые дни после освобождения города красными частями в полк записывались даже некоторые карьеристы. Среди них были и высокопоставленные офицеры, и лагерные спекулянты, которые таким образом надеялись добиться для себя каких-либо выгод и привилегий.

Однако все надежды подобных проходимцев рухнули, когда командиром вновь сформированного полка был назначен скромный, но решительный Иштван Варга. Спустя несколько дней после этого назначения был полностью сформирован штаб полка.

При формировании полка возникло много трудностей. Одной из них была трудность с обмундированием личного состава, но и эта проблема вскоре была решена, когда полк смог послать боеспособный взвод на борьбу с остатками каппелевских войск.

Какое убогое зрелище представляли собой эти полуразбитые отступающие подразделения белых, введенные в заблуждение своим командованием. Солдаты воспрянули духом, когда их нагнали красные, и добровольно начали сдаваться в плен.