Двое и война - [36]
— Эй вы, не заиг’ывайте! — кричит он, не вынимая изо рта гвоздей. — И смот’ите, еси испо’тите газету!.. П’едуп’еждаю: спуску не будет.
Елена Павловна останавливается: интересно, о чем пишет молодежь?
И вдруг — не приглушенный, не утаенный — холодный иронический голос:
— Вот она, тронутая. Все с фронта мужа ждет. Ездит, ищет… — Это секретарша начальника цеха увидела Елену Павловну.
— Кого-кого ищет? — ехидно переспрашивает машинистка. — Мужа?.. Добро бы мужа, а то так… Квартирант. Говорят, и жил у нее меньше недели. Даже в одной постели не лежали, — чуть понизив голос, добавляет она и фыркает. Рядом моет руки под краном цеховая художница.
— Откуда тебе такое известно? — сдержанно спрашивает она.
— Конечно, я при сем не присутствовала. Но ты сама подумай: разве она ждала бы его почти четверть века, если б даже не лежали?
— Дочь ведь у нее замужняя, — сообщает секретарша. — За Васькой Кочергиным. Знаешь, такой курносый? Еще на доске почета портрет его — рационализатор или изобретатель…
— Липа все твои сведения, — сердится машинистка, — Дочь у нее от первого брака. Осенью старуху Евстигнееву хоронили — помнишь, был дождь, а мы с тобой на дневной сеанс в ДК опаздывали, а тут как раз из-за похорон пробка образовалась? Помнишь? Вот эта старуха была матерью ее первого мужа. Поняла? Точно!
— А я, девочки, завидую, — вздохнув, говорит художница.
Девчонки оборачиваются к ней, удивляются в один голос:
— Чему?
— А всему этому. Такая любовь!
— Любовь…
— Да она просто чокнутая.
— Вот и до нового поколения дожила байка про чокнутую, — громко говорит Елена Павловна, делая вид, что интересуется газетой, а то, что услышала, — вроде и не про нее.
Девчонки не краснеют и не стесняются. Всем своим видом выражая презрение к ТАКОЙ ЛЮБВИ, медленно и величественно, будто королевы, ступают они на лестницу, не оглядываясь, медленно поднимаются по ней. А художница, наклонив голову, возится у крана — она пережидает: не хочет подниматься вместе с теми двумя и хочет, чтобы Елена Павловна видела это.
Елена Павловна видит, понимает. И потом, встретившись с девушкой у проходной или на улице города, ответит на ее смущенное: «Здравствуйте!» — тем, что обнимет ее за плечи: «Здравствуй, здравствуй, хороший человек!»
А сейчас она испытывает к ней чувство признательности и нежности.
Такая любовь! Наконец-то нашлись слова, объясняющие все, всю ее жизнь — и те далекие четверо суток, и годы ожидания и поисков, и странствия по бывшим фронтовым краям, и вырезки из газетных статей, и снимки, и виды памятников, и книги, и коробки с осколками и рваными патронными гильзами, с землей Мамаева и Малахова курганов. Все — про войну, про войну. И про неугасающую любовь. К Ивану, к дорогам, которыми он шел. К земле, за которую дрался. К солдатам, его товарищам. К небу, которое простиралось над ним.
Такая любовь!
Станку и металлу тоже нужна любовь, иначе обрывается песня мотора, он стонет надсадно, урчит болезненно, рывками. И грохаются на пол никому не нужные детали — брак…
«Тронутая… Да что они понимают, эти пигалицы? Разве у них — любовь? Ходят с парнями в обнимку, целуются на глазах у всех. А любовь не терпит чужих взглядов. Растасканная ими, облепленная холодными клейкими ухмылками, она теряет самое дорогое. Любовь — это только двое, и никого больше…»
На улице холодно. Оранжево-желтое, похожее на большой апельсин солнце, закатываясь за деревья, еще больше подчеркивает тоскливую черноту их костлявых силуэтов.
Кран таскает из обнаженных черных ям выкорчеванные деревья. Завод-громадина и город теснят тайгу, вгрызаются в нее улицами новых домов. И это — тоже История.
Елене Павловне жалко деревья, но то, что город растет, ширится, украшается новыми зданиями, проспектами, огнем неоновых реклам, радует ее. «Сложен человек, — думает она. — Одно жалко, другое приятно. А то и другое как два резака у ножниц. Отыми один — ножниц не станет…»
7
Зоя и Вася после работы заходят в садик за детьми. Елена Павловна заглядывает в холодильник: хватит ли творогу и есть ли сыр? На ужин решено пить чай с бутербродами и есть творог. Творог — это, говорят, полезно.
По радио Зыкина поет «Солдатскую вдову». «Про меня песня, хоть я и не солдатская вдова», — думает Елена Павловна, нетерпеливо поглядывая в окна и ожидая внуков. Внуки — это больше, чем дети. Никогда не дрожала она так за Зойку, как дрожит за них.
— Московское время — семнадцать часов, — доносится из репродуктора. — Начинаем передачу…
Она ходит по дому, выглядывает в окна.
— Ну скоро они?
И вдруг улавливает слова передачи — о войне, о танкистах. Она включает репродуктор на полную мощность, садится, подвинув кресло поближе, и слушает.
Передача — об экипаже, промчавшемся по занятому врагом Минску. Рассказывают очевидцы. Сначала те, которые видели «тридцатьчетверку» с перебитой гусеницей и ее экипаж, меняющий разбитые траки, на окраине, когда фашисты уже въезжали в город. Они не стреляли по танку, считая его захваченным и не подозревая, что четверо членов экипажа вздумают сопротивляться. Но тех из них, кто попытался приблизиться к машине, один из танкистов прижал к земле огнем вытащенного на башню пулемета и держал, пока товарищи натягивали гусеницу.
«Сестренка батальона» — так любовно называли бойцы и командиры танкового батальона своего санинструктора Наташу Крамову — главное действующее лицо этой повести. В горящем танке ворвался в скопище врага ее муж, комбат Румянцев. Он обеспечил успех батальону, но погиб. «Она не плакала. В груди все словно промерзло, застыло». Но надо жить. Ведь ей нет еще и двадцати... Жить или выжить? Эти две мысли подводным течением проходят в книге. Героиня выбирает первое — жить! Пройти через все испытания и выстоять.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
