На первом из «портретов» была изображена… как бы пикантней выразиться… короче, крупным планом там находилась морда свиньи. Не подумайте только, что речь идет о неком человеке, опустившимся до скотского образа. Я имею в виду настоящую свинью, которая бегает в сарае, если мне не изменяет память, на четырех коротких ногах. Но здесь… глаза у нее, как у современной женщины, были обведены тушью, в ушах блестели золотые кулончики, а шею обрамлял белый гофрированный воротник. Свинья слегка улыбалась своей омерзительной поросячьей улыбкой, благодаря чему у нее во рту… (извиняюсь: в пасти) просматривалось несколько позолоченных зубов — надо полагать, вставленных.
Немного остыв от первого впечатления, второй портрет я уже разглядывал более равнодушно. Нарисованный там волк оделся (или был кем-то одет) в пунцового цвета пиджак, явно не под цвет его шерсти, со шляпой на голове и галстуком, аккуратно повязанным вокруг худой шеи. Казалось, его глаза — маленькие искрящиеся угольки — смотрят прямо мне в лицо. Уши несколько комично торчали из-под шляпы, будто волк к чему-то прислушивается. Я отвел несколько обескураженный взгляд, и он сам собой скользнул по третьему портрету, из которого в наш реальный мир смотрела морда бурого медведя. Этот был одет почти в королевское одеяние: платье из муаровой ткани, пышное и расшитое узорами всевозможных расцветок. Медведь почему-то был в очках. Как мне показалось, его лицо (что-то слово «морда» не очень-то сюда вписывается) выражало равнодушие, даже апатию.
Четвертым был портрет рыси в современном (странно!) смокинге и с цилиндром на голове. Вот только одно было сложно понять: то ли рысь, подобно счастливой свинье, улыбалась, радуясь жизни, то ли на кого-то скалилась, обнажив саблеподобные клыки. Возможно, и то, и другое для нее было однозначно.
Да-а… Всякая критика стыдливо смолкала. В тот момент у меня просто не находилось слов выразить собственное мнение.
На пятом по счету полотне был изображен бегемот с дымящейся во рту трубкой и в полосатой ночной пижаме. Автор так умело смог передать бегемоту умный задумчивый взгляд, что казалось, в его голове происходят сложные математические вычисления. А завершал этот экстравагантный вернисаж портрет какого-то плешивого кота. Бедняге, видать, не досталось приличного одеяния, и он довольствовался простой власяницей, которая небрежными лохмотьями свисала с его худых плеч. Кот, похоже, дремал с открытыми глазами, его старческие усы уныло свисали ниже подбородка.
Я так увлекся живописью легендарного Маклина, изучая тонкости его художественного стиля, что на время совершенно позабыл о присутствии графа Каллистро, а он уже несколько минут внимательно наблюдал за выражением моего лица. Оно оставалось беспристрастным, чего, конечно же, не скажешь о чувствах, под ним скрываемых. Первоначальное недоумение быстро сменилось подозрением в чьем-то бездарном розыгрыше.
– Вы уверены, граф, что эти… извините за выражение, «шедевры» висят здесь уже более шестисот лет и были собственноручно созданы основателем замка? — вопрос получился бесхитростным и очевидным. Думаю, любой на моем месте в первую очередь задал бы его.
– Абсолютно… — глубокая мысль, заключенная в коротком слове. — Итак, мистер Айрлэнд, вы остаетесь при своем решении? Вы понимаете, что я не имею права заключить с вами сделку, пока вы не поклянетесь соблюдать завещание барона Маклина, и ни при каких обстоятельствах не снимите эти портреты со стены?
Мне вдруг захотелось радостно воскликнуть: «Ну я же говорил! Этот барон был ненормальный! Старый, выживший из собственных мозгов маразматик!». Но вслух произнес совсем другое:
– Пускай висят… Мне-то какое дело? Скажу вам откровенно: я бы и сам их не стал снимать даже без этого чудаковатого завещания, — а ведь и действительно, в тот момент была откровенность, — прелюбопытный художественный стиль, должен заметить…
Он снова игнорировал неуклюжую иронию моих слов и серьезно кивнул головой.
– Итак, вам понравился замок?
– Вполне. Надеюсь, нет больше никаких проблем для нашей сделки, господин граф?
Наступила неопределенная, беззвучная и бесцветная пауза, характер которой невозможно было разобрать. Лицо Каллистро, будто уходя от разговора, повернулось в сторону коридора и впало в задумчивость. Вообще, что за манера совершенно игнорировать некоторые мои вопросы? Со своими слугами он, конечно, имел право так поступать. Но я как-никак будущий хозяин замка и плачу ему хорошие деньги! Интересно, куда он сейчас смотрел? Там, вроде, находился спуск в подвальные помещения. Он так и не произнес ни «да», ни «нет», испытывая тем самым мое терпение. Я не выдержал и первым возобновил диалог, подавляя раздражение в голосе:
– Быть может, барон Маклин, оставил какое-нибудь другое завещание? Наверное, помимо своего увлечения магией и живописью, он еще, к примеру, был выдающимся скульптором. И сейчас, выйдя в сад, мы увидим скульптуры коров в спортивных трусах или домашних гусей, играющих поварешками в гольф. И эти «святыни», конечно же ни в коем случае нельзя трогать руками! Скажите, граф, вам не приходила на ум банальная мысль, что вас просто мило разыграли. Сказать откровенней — одурачили.
