Две томские тайны - [10]

По возвращении в Петербург он передал предложение Наполеона вдовствующей императрице и услышал категорическое «нет».

— Блестящий мезальянс! Ваша дружба с Наполеоном и так дорого обходится России. Казна пуста. За год участия в английской блокаде рубль обесценился наполовину. Дворянство ропщет. Берегитесь, Ваше Величество, вы можете кончить, как ваш отец. Уже преданные нашей семье придворные задумываются, а не применить ли против вас азиатское лекарство. Даже мне, вашей матери, неприятно обнимать друга Бонапарта. А теперь вы собираетесь отдать на съедение этому минотавру свою родную сестру. Только через мой труп!

— Но, маман. Я говорил с Катрин. Во имя России она согласна на эту жертву, — робко возразил император.

— Я ещё раз повторяю. Пока я жива, никогда Романовы не породнятся с Буонапартэ. Даже если он вам пообещает всю Османскую империю!

Через месяц Екатерина Павловна спешно была выдана замуж за прыщавого германского принца. Царю пришлось назначать его губернатором в Тверь, ведь другого занятия и места жительства у новоявленного родственника просто не было.

Но Наполеон не терял надежды породниться с Романовыми и в конце 1809 года посватался к младшей сестре русского царя Анне. Теперь он предлагал Польшу в обмен на русскую великую княгиню.

— Я очень высоко ценю выгоды от этого союза для своей политики. Но по завещанию Павла I решение должна принять вдовствующая императрица, сестре ведь не исполнилось ещё шестнадцати, — уклончиво ответил царь.

Мария Фёдоровна была вновь непреклонна:

— Для этого человека нет ничего святого. Его ничто не сдерживает. Он даже не верит в Бога!

Обиженный Наполеон подписал брачный контракт в Вене и получил руку дочери императора Франца, эрцгерцогини Марии-Луизы Австрийской.

И отказался отдать России Польшу.

Дорога к храму

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Март 1812 года

Заседание Государственного совета близилось к завершению. Наступало время обеда. Доклад председателя департамента военных дел Аракчеева о подготовке армии к решающей схватке с Наполеоном, казавшейся уже неизбежной, и без того сильно затянулся. Члены совета утомились, стали нервно ёрзать на своих стульях, часто поглядывать в окно на Дворцовую площадь, где их дожидались экипажи. Кое-кто даже откровенно зевал. И главное — все уже изрядно проголодались.

Наконец докладчик откашлялся и умолк. Зал сразу оживился. Зашуршали бумаги. Задвигались стулья. Министры и начальники департаментов уже были готовы подняться со своих мест и устремиться к своим экипажам, которые понесут их — кого домой, на обед в семейном кругу, а кого — и в модный ресторан. Ждали только привычных слов государя: «Заседание на сегодня окончено, господа». Но не тут-то было.

Неожиданно слово взял сидевший по правую руку от царя статс-секретарь, товарищ министра юстиции Сперанский[13], возглавлявший комиссию составления законов.

— Прошу ещё несколько минут вашего внимания, господа, — сказал он, поднявшись во весь рост над овальным столом.

Гул недовольства пронёсся по залу. Но Сперанский, казалось, этого не заметил и спокойно продолжил:

— У каждого из вас уже несколько месяцев находится проект Конституции Российской империи. Но его рассмотрение всякий раз под различными предлогами откладывается. Я, как главный разработчик этого документа, вынужден настоять на его подробном рассмотрении на одном из ближайших заседаний Государственного совета.

Присутствующие сразу затихли и устремили взоры на императора. Александр понял, что слово за ним, но ничего не сказал и лишь выразительно посмотрел на Аракчеева[14]. Генерал кашлянул и, не вставая с места, спросил Сперанского:

— К чему такая спешка, Михаил Михайлович? Мы же не лягушатники какие-то, чтобы революции делать впопыхах, а степенные русские люди. У нас большая страна и косный народ. Чиркнешь спичкой — такой пожар займётся, что потом долго тушить. Особенно сейчас, когда враг стоит у наших ворот…

Статс-секретарь не дал Аракчееву договорить, а принялся в его лице яростно убеждать всех членов Государственного совета, а государя в особенности, в своевременности предлагаемых им реформ:

— Поймите же, любезный Алексей Андреевич, европейские народы потому так легко покоряются Наполеону, что он несёт им гражданские свободы и внятные законы. Если б Бурбоны во Франции в своё время вняли чаяниям третьего сословия, не было бы никакого Наполеона! Пожар революции не придётся гасить вовсе, если заранее провести противопожарные мероприятия.

На помощь охрипшему председателю военного департамента неожиданно пришёл доселе отмалчивавшийся министр полиции Балашов[15].

— Ваши предложения относительно разделения властей, господин статс-секретарь, не лишены смысла. Я с вами согласен, что государю удобно спрашивать за исполнение собственных указов с министерств, а за соблюдение законности — с Сената. Но ваша идея, чтобы законодательная роль от государя императора перешла к какой-то непонятной Государственной думе, по меньшей мере, не патриотична, а для империи — просто вредна. Нас в Государственном совете всего-то 35 человек, лучших представителей дворянства, и то мы тяжело принимаем решения. А вы предлагаете принятие законов отдать Думе, где будут заседать выборщики от различных сословий. Кухарки и дворники никогда не смогут управлять государством. В России тогда установится власть хаоса. Вот что вы готовите собственной стране, сударь!