Две томские тайны - [8]

— А, понимаю. По долгам сердца тоже приходится платить. Неужели королева Луиза настолько хороша, что ради неё вы положили на полях сражений десятки тысяч солдат, а теперь ещё и откажетесь от половины Пруссии?

Александр Павлович продолжал молчать, только щёки у него всё больше краснели от напряженного ожидания.

И Наполеон уступил:

— Только из личного расположения к Вашему Величеству и в знак нашей нерушимой дружбы я оставлю этому жалкому ничтожеству Фридриху-Вильгельму две провинции.

— Пять! — выдавил царь.

Корсиканец рассмеялся:

— А вы не так просты, как кажетесь, Ваше Величество. Будь по-вашему: Луиза сохранит за собой старую Пруссию, Померанию, Бранденбург и Силезию. Но король дорого заплатит мне за кровь моих солдат! Сумму контрибуции я назову позднее. Пруссия, как и Россия, присоединится к континентальной блокаде Англии. Кроме того, во всех прусских крепостях я оставлю свои гарнизоны.

— Умоляю вас, не унижайте так короля, выведите хотя бы свои войска, — наконец царь заговорил тоном побеждённого.

— Я очень хочу быть приятным Вашему Величеству, но есть вопросы, в которых я не намерен уступать даже вам. Мой вам совет: не ставьте чувства доброго сердца на место, где должен находиться просвещённый ум… Ну… хорошо, хорошо. Я выведу войска из Пруссии, как только позволит обстановка…

По крайней мере, на словах Наполеон обещал выполнить и эту просьбу своего нового друга.

Из шатра они вышли, обнявшись, с торжествующими улыбками на лицах. С обоих берегов Немана их приветствовали криками одобрения выстроившиеся, как на параде, солдаты, доселе готовые сойтись в кровопролитном сражении, а сейчас счастливые, что завтра им не придётся умирать за своих императоров.

Проект мирного соглашения был парафирован сторонами уже спустя два дня, но новоиспечённых друзей, похоже, настолько тянуло друг к другу, что парады, прохождение войск, приёмы и конные прогулки растянулись ещё почти на две недели. Паролем для часовых были слова: «Наполеон, Франция, отвага», а отзывом: «Александр, Россия, величие».

Константин был на седьмом небе от счастья. Доставшееся ему от отца пристрастие к парадам было удовлетворено с лихвой. Он подружился с французскими генералами, а однажды, набравшись смелости, даже попросил Наполеона «дать ему взаймы» одного из тамбурмажоров.

Несносный зануда, король Фридрих-Вильгельм, следовал за ними по пятам. Властители мира не знали, как от него отделаться. Иногда, вернувшись с конной прогулки, императоры, не сговариваясь, просто расходились в разные стороны, чтобы только избавиться от надоедливого пруссака, а потом встречались вновь за чашкой чая и беседовали до самой полуночи.

В один из вечеров, когда очередное чаепитие закономерно переросло в винопитие, разговор случайно коснулся темы наследственной власти и перерос в настоящий диспут. Парадоксально, но наследный монарх, представитель двухсотлетней династии доказывал, что наследование является злом для верховной власти, а безродный лейтенант, напротив, убеждал, что это — залог покоя и счастья народов…

— Я был очарован вами до глубины своей души, пока вы действовали без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, оставаясь верным Конституции. Но после установления за вами пожизненного консульства, я усомнился в вашем бескорыстии.

Глаза Наполеона сверкнули и зажглись каким-то сатанинским светом. Он преобразился в единый миг. Вместо расслабленного, ведущего за бокалом доброго вина дружеский диалог собеседника, перед Александром неожиданно возродился из прошлого гражданин первый консул, пламенный революционный трибун.

— Нет, Ваше Величество, я — не убийца революции, я — её кровавое дитя! Это я защитил Директорию от восставшей черни, приказав артиллеристам палить картечью по толпе! И вновь я спас революцию, разогнав жалкую Директорию, разворовывавшую страну! Вы и представить себе не можете, насколько бездарна власть воров и опасна свобода при безвластии! Франция кишела разбойниками. Чтобы проехать по дорогам, надо было заручиться пропусками от главарей банд. Мануфактуры остановились. В больницах люди умирали не от болезней, а от нехватки лекарств. Нация стала равнодушной ко всему, кроме удовольствий столичной жизни. Кто-то должен был прекратить это безумие. Я взял на себя ответственность. Иного пути не было. Я направил в провинцию войска и приказал не брать в плен бандитов. Мои солдаты расстреливали и полицейских, покрывавших бандитов за деньги. Досталось и казнокрадам. Я вызвал к себе самого главного банкира, создавшего целую финансовую империю в период всеобщего воровства и вседозволенности. Он, привыкший ногой открывать двери в кабинеты Директории, посмел опоздать. А потом нагло заявил, что, зная о трудном положении правительства, он готов сделать Французскому банку несколько предложений. А у меня было только одно предложение: немедленно посадить глупца в тюрьму. И он безоговорочно подписал чек. И делал это потом много раз, пока не вернул наворованное. На людях играть куда проще, чем на флейте, Ваше Величество! Есть всего два маленьких рычажка, которые прекрасно управляют людьми: страх и деньги, точнее — алчность. Надо лишь своевременно нажимать на нужный рычаг… Я дал республике главное — справедливые законы, коих не имела ни одна страна мира. Мой Кодекс я ценю больше, чем все мои победы. В нём собраны воедино плоды великой революции и мысли великих философов. В нём впервые собственность объявлена священной. Запомните, Ваше Величество, в стране, где правит собственность, — правят законы, а там, где правят голодранцы, — правят законы леса. Я уничтожил все излишества революции, но сохранил все её благие дела!