Двадцать веселых рассказов и один грустный - [7]

Тем временем наш крепыш, оставив позади Сан-Лоренцо, уже взбирался по крутому склону Монферрара, что ведёт прямо к Бреголина-Гранде. Он частенько останавливался, опуская мешок на какой-нибудь камень или торчащий пень, чтобы легче было потом поднять, иногда делал глоток вина из фляги и снова шёл, покачиваясь под весом своего креста и время от времени матерясь.

Шаг за шагом, склон за склоном, поворот за поворотом преодолевал на пути к желанной цели, приюту Бреголина, этот вечный герой, любитель всякой тяжёлой работы, особенно бесполезной. Но сперва ему пришлось пройти мимо приюта Ронкада, где устроили привал его коллеги. Там ему предложили остановиться, однако он бесстрашно двинулся дальше, желая доказать, хоть никто его и не спрашивал, что не только силен, но и вынослив. В конце концов, измотанный своей тяжкой ношей и июльским солнцем, он сбросил свой груз на лужайке в углу пастбища, где был организован сборный пункт.

Тем временем подошли и те, кто отдыхал в Ронкаде: они были свежее и добрались куда быстрее. Все снова были вместе. Но прежде чем перекусить, Фермо потребовал распаковать мешки и разложить по местам принесённые запасы. Наружу были извлечены маслобойки, чаны для молока, фильтры, вёдра, лопаты, кирки без ручек, посуда, табуретки – в общем, всё, необходимое, чтобы управляться с семью десятками коров.

Когда очередь дошла до тюка крепыша, Фермо аж привстал от любопытства, пытаясь понять, что скрывается в этом огромном странном мешке из целлофана и джута: ведь в зависимости от содержимого ему ещё предстояло разместить припасы в соответствующих местах. Тот, кто принёс эту невероятную тяжесть, наконец отдышавшись, начал развязывать узлы. Покончив с верёвками, он встряхнул мешок прямо над ещё не вытоптанной коровами травой, и наружу со звоном посыпались разные интересные вещи. Впрочем, с пастушеским инвентарём ни одна из них не имела ничего общего: пустые бутыли и пузырьки, здоровенные консервные банки, в которых когда-то было филе скумбрии (некоторые – с остатками содержимого), куда более тщательно опорожненные пивные бутылки, обглоданные до блеска кости, остатки сгоревшей палатки, обручи от чугунной печки, пустые жестяные банки из-под разных вкусностей, пятилитровые канистры для оливкового масла, спрессованные, чтобы занимать меньше места, и, наконец, банки из-под пива, кока-колы, фанты и тоника; кроме того, пара носков, вероятно, сгоревших вместе с палаткой. В общем, мешок, полный пустопорожних вещей: во время сборов пастухи сложили мешки с мусором позади тех, что потребуются на пастбище. Разумеется, несчастный доброволец схватил один из них. Прочие носильщики знали об этом, но мешать не стали – слишком уж он был самоуверен.

В горах урок преподают молча.

Фермо ненадолго прикрыл глаза, потом снова распахнул их и произнёс:

– А теперь сложи-ка всё это обратно в мешок да снеси вниз, пока не поздно, мусора мне здесь и без того хватает.

Героический носильщик что-то забормотал, но пастух, не проронив более ни слова, многозначительно оперся обеими руками на черенок лопаты, и крепыш принялся заново наполнять мешок бесполезным хламом, который сам же и принёс. Потом он сделал несколько жадных глотков из источника, взвалил свою ношу на спину и покряхтывая удалился.

Фермо бросил ему вслед всего пару фраз:

– Да смотри, не вздумай свалить его в какой-нибудь овраг: уж я-то узнаю, коли он до долины не доберётся. Жульничество здесь не в чести.

И приверженец грубой, но неверно направленной силы потащил мусор в исходную точку, провожаемый заинтересованными взглядами скаутов. Они никак не могли понять, с какой целью в один и тот же день один и тот же человек у них на глазах таскает взад-вперёд один и тот же тяжеленный мешок.

4 Уловки

Маурицио Протти, более известный как Ичо, жил обманом. Нет-нет, он не был ни фокусником, ни шарлатаном, просто вечно находился на мели, а работы не искал. Пятидесяти двух лет от роду, крепкий, довольно высокий, несколько лет назад он получил наследство, но быстро всё промотал, чтобы не думать потом, как с ним управиться.

Осваивая ремесло выживания, в один прекрасный момент можно вдруг очутиться на улице без гроша в кармане. «Из князей в грязи», как говорится. Путь в канаву короткий и быстрый, а вот назад к звёздам вернуться непросто.

Крах Ичо случился мгновенно. Друзья-соседи, даже не обладавшие избытком фантазии, давно предвидели такой исход: если брать сено из амбара и не класть туда нового, оно рано или поздно закончится, а корова сдохнет с голоду – тут и к гадалке не ходи.

Для Ичо сено закончилось со смертью матери. Впрочем, он оказался способен на банкротство в манере совершенно кафкианской: даже свой ​​отель, легендарный «Дуранно»[2], снёс в один миг с помощью не чего иного как динамита.

Потом он некоторое время перебивался редкими заработками, случайными, как сама случайность, что, в свою очередь, отдавало на волю слепого случая и всё его существование. Но какой-то момент остался совершенно один: без дома, без денег и без друзей, готовых протянуть ему руку помощи. Сердца людей третьего тысячелетия ожесточены не финансовыми кризисами, а лишь отсутствием любви и щедрости. Никто больше ничего не раздаёт даром, все держатся за своё, ведь тот, кто больше имеет, плачет меньше.