Двадцать веселых рассказов и один грустный - [9]

Шрифт
Интервал

Как-то мне надо было съездить в Удине, чтобы прочитать лекцию о возвращении человека к земле – не в смысле смерти, а в смысле фермерства. Поехали, как обычно, вдвоём с Ичо: Санчо Панса и Дон Кихот, Бим и Бом или, точнее, водитель и пассажир. На время передвижения по родным просторам я прикупил Telepass, чтобы облегчить путешествие и не терять времени даром на въездах и съездах со скоростных шоссе. Разумеется, устройство было у Ичо, поскольку и машину вёл именно он: мои-то права пожизненно просрочены.

Приехав в Удине, Ичо сообщил, что на окраине есть супермаркет, где продукты продают по таким низким ценам, что поверить невозможно.

– Придётся, конечно, постоять в очереди, – сказал он, – но такой возможностью грех не воспользоваться.

В общем, я дал ему сто евро, чтобы он постоял в очереди. Сам я был очень занят (подготовка к конференции и она сама отняли у меня добрых четыре часа), так что с Ичо мы увиделись только поздно вечером в ресторане, где был заказан ужин. Он был спокоен. По крайней мере, казался таковым. Я спросил, удалось ли ему затариться. Он ответил, что да, набрал полный багажник. Мы вернулись домой, и я сразу об этом забыл.

Месяца через два или три из банка приходит выписка по счёту за поездки по скоростным шоссе, и я осознаю, что там фигурирует съезд в Виллессе, который находится уже в Гориции. Но я не помнил, чтобы мы туда ездили. В то время я часто пил и потому много в чём не был уверен, так что позвал Ичо и поинтересовался, как в счёте мог всплыть съезд в Виллессе. Тут он включился на полную:

– Как это не помнишь? Мы же ездили в Градиска д'Изонцо!

Но я не помнил.

Он настаивал:

– Градиска, говорю же!

Хотя в то время я действительно часто напивался, но такого долгого путешествия забыть не мог. Из Градиска-д'Изонцо я точно не возвращался, здесь я его припёр:

– С трудом верится, малыш.

И правда, как всегда, вылезла наружу. Расставшись со мной в самом начале вечера, он взял сто евро и отправился играть в казино в Нова-Горице. И вдрызг проигрался! Как, впрочем, и всегда. Когда он снова объявился, мне даже в голову не пришло заставить его открыть багажник и посмотреть, есть ли там покупки. Хотя, думаю, я бы всё равно этого не сделал – как минимум из уважения.

А сколько раз он обжуливал меня, заставляя мучиться голодом! Как-то попросил сотню евро, чтобы набить угрожающе пустой холодильник.

– Верну, как только смогу, – бормотал он, прекрасно зная, что никогда не сможет отдать мне деньги – разве что купит билет моментальной лотереи и выиграет миллион. Испарившись с сотней евро в кармане, он до утра не отвечал на телефонные звонки. Я звонил – он не брал трубку. Чёрт, может, он умер? Но нет, не умер. Назавтра около полудня мы увиделись.

– С возвращением, – сказал ему я. – Заплати хотя бы за весь тот кофе, который я выпил с тех пор, как ты исчез, не сказав ни слова.

– У меня ни лиры, – честно ответил он.

– И что же ты с ними сделал?

Ответ был обезоруживающим и по-чеховски кратким:

– Двадцать – бензин, сорок – мотель, сорок – шлюха.

Ему пришлось доехать до самого Удине, чтобы найти хоть одну.

– Имею право, хотя бы изредка, – заключил он.

В этом весь Ичо.

Я уже потерял счёт уловкам, с помощью которых он выкручивался из самых разных ситуаций; было бы слишком утомительно перечислять их все. Я каждый раз помираю со смеху, поскольку это настоящие произведения искусства, а я – его страстный коллекционер.

Последний обман датируется этой зимой, холодной и совершенно бесснежной. Зимой 2011-12.

Поутру Ичо заявился в мою берлогу рассказать, что впустил в дом кошку, а выходить она не желает.

– Так оставь её, – ответил я, – будет тебе компания.

– И чем мне её кормить?

– Остатками со стола.

(Это я запамятовал: после Ичо никогда ничего не оставалось.)

Пару дней он не давал о себе знать, потом вернулся и сообщил, что у кошечки «тигровый окрас». Затем, чтобы меня окончательно разжалобить, добавил, что она беременна.

– Вот такое пузо, – заявил он, показывая руками нечто размером примерно с дыню. По этому поводу ему понадобилась материальная помощь, ведь кошке нужна особая пища. Поначалу я всякий раз давал ему немного денег, чтобы он мог купить будущей маме самое лучшее.

Так продолжалось несколько месяцев, потом я стал спрашивать, не родились ли котята.

– Пока нет, – отвечал он с ангельским выражением лица.

Между тем потребовалось ещё несколько евро на тефтели и прочие деликатесы, полезные для кошек во время беременности, а также различные консервы.

Он даже проявил изобретательность и взялся порекомендовать мне котёнка, как только их можно будет отлучить от матери.

– Самый красивый – твой, – говорил он.

Шли дни. Я то и дело спрашивал, не произошло ли счастливое событие.

– Пока ничего, – неизменно отвечал он.

К концу третьего месяца я поднял трубку и спросил у своего родственника из Тренто Луки Ломбардини, первоклассного ветеринара, специализирующегося на кошках, сколько у них длится беременность.

– Шестьдесят дней, – ответил он.

На следующее утро я отправился к Ичо, чтобы своими руками потрогать полный котят живот. Кошка в блаженной дрёме валялась на кровати,

– Может, они родятся сегодня, – заявил Ичо, помешивая десять литров варева из макарон, колбасок, овощей и других таинственных ингредиентов. Это он готовил обед.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.