Двадцать минут на Манхэттене - [86]

Район, окружающий мое новое место работы, по-прежнему ищущий свое лицо, – это музей архитектуры огораживания. Первейший экспонат – циклопическое Федеральное здание, Федерал-билдинг, в одном блоке к северу – дом родной для многочисленных государственных учреждений, включая Паспортное агентство, Администрацию по делам ветеранов, Агентство охраны окружающей среды, почту и прочее. По слухам, в числе этого «прочего» – маленький секретный гулаг для арестованных террористов. После одиннадцатого сентября здание обросло целым лесом защитных приспособлений для того, чтобы уберечь его от нападений. Телекамеры наружного наблюдения, смотрящие во все стороны, наборы магнитных рамок, как в аэропорту, рентгеновские камеры и вооруженная охрана перед Паспортным агентством, неисчислимое количество полицейских из каких-то ранее неведомых подразделений, включая белые «крузеры» Полиции национальной безопасности, припаркованные по всему кварталу. А также окольцовывающая баррикада из прочных тумб и внушительных бетонных «клумб» для защиты от автомобилей-смертников, не сулящая, впрочем, никакой защиты пешеходам.

Подобные меры стали повсеместными. Прогулка по району, содержащему немалое количество офисных зданий, большой сортировочный цех UPS и поменьше – FedEx, госучреждения, а также въезд и вентиляционные шахты тоннеля Холланда обнаруживает невероятное количество камер наблюдения, перекрывающих своими углами обзора практически все публичное пространство вокруг. Это не только улицы и тротуары, но и лифты, лобби, коридоры. Трудно сказать, насколько они все связаны в единую сеть, но до какой-то степени, разумеется, связаны. (В Чикаго всеобъемлющая система наблюдения сделана общественной, Лондон тоже насыщен видеорегистраторами, в Шэньчжэне не просто установлены тысячи камер, но все граждане обязаны носить с собой удостоверение личности с GPS-позиционированием.) Этот вопрос выражает самую суть беспокойства каждого свободного гражданина по поводу режима «национальной безопасности». Именно так действует Большой брат. Ежедневно я пользуюсь кредитными картами, банкоматами, стационарным и мобильным телефоном, интернетом – и прохожу десятки и десятки камер. Только во время прогулки в «Старбакс» – а это один блок – я вижу их штук пятнадцать, не говоря уж про полицейских и охранников всех мастей. Но спокойнее мне от этого не становится.

К востоку от моего здания, в блоке между Варик-стрит (это имя принимает Седьмая авеню к югу от Хаустон-стрит) и Шестой авеню – немалое количество жилых домов, включая фрагменты линейной застройки начала XIX века и разнообразные многоквартирные дома, характерные для западной части Сохо, начинающемся в соседнем блоке. В нескольких блоках на юг – на самой Спринг-стрит и под ней, где зонирование меняется, целая россыпь жилых сооружений, включая последнее, возведенное посмертно творение Филипа Джонсона – уступчатая, невыразительная побрякушка, преподносимая на рынке под именем «Городской стеклянный дом» (Urban Glass House). Это попытка вызывать в памяти образ и общее впечатление знаменитого загородного Стеклянного дома, работы 1949 года, благодаря которой имя Джонсона появилось на архитектурной карте.

Большой стеклянный ящик обрел свои размеры благодаря правам пользования воздушным пространством, полученным от стоящего по соседству маленького домика 1817 года в федеральном стиле. Теперь миллионеры могут любоваться из своих окон видом на вентиляционную шахту тоннеля Холланда через дорогу. Конечно, это может показаться красноречивейшим подтверждением того, что «развитие модернистской концепции роскоши» (так это называют в рекламе) не то чтобы всегда приводит к разумным решениям в дизайне, но здесь присутствует определенный аспект в духе «выживает самый приспособленный». «Городской стеклянный дом» появился там, где Джонсон пытался ранее возвести мультяшное тридцатишестиэтажное «жилое произведение искусства». Затея провалилась, несмотря на все усилия застройщика заручиться согласием местного сообщества пойти на вопиющее изменение схемы зонирования, необходимое для подобной стройки, убеждая местных жителей, что противиться подобному проекту – это просто филистерство.

Проект Джонсона – лишь один из целого ряда подобных зданий, выросших за последние два года на площади всего из нескольких блоков. Чрезвычайно разнясь по качеству, все они роднятся фасадами, почти полностью состоящими из стекла. И в этом есть нечто поражающее еще больше, чем несоответствие каменному контексту, нечто, связанное с потреблением и с паранойей. Изначальный «Стеклянный дом» стал знаковым не в силу своих архитектурных достоинств, а потому, что выступил инструментом самопиара. Это великолепный рекламный трюк: дом сделал карьеру своему создателю, выставляя на всеобщее обозрение не только себя, но и его. Подобно Дэвиду Блэйну, подвешенному около Тауэрского моста (или Эйхману в стеклянной будке в Иерусалиме), это архитектурное произведение выполняло свое предназначение именно благодаря тому, что жизнь в нем была устроена «напоказ». Действительно, «Стеклянный дом» сочетал прозрачность коробки Блэйна (простого окошка в его трюке) с защитными свойствами коробки Эйхмана.