Двадцать минут на Манхэттене - [39]

Соединив в себе особое предубеждение модернизма к отдельно стоящим «на природе» зданиям и его странный единодушный порыв, направленный против улиц – к которым Ле Корбюзье питал враждебность столь яростную, что она может быть объяснена лишь психоаналитиком, – суперблок стал превалирующим способом разрастания урбанистически организованного пространства. Его влияние можно проследить как в очертаниях многочисленных коттеджных поселков, так и в городах, построенных «в чистом поле», таких, как Бразилиа и Чандигар. Точно так же идея отдельного размещения офисных зданий на плазах возникла скорее из-за фиксации на автономности отдельных зданий, чем благодаря обсуждению их места в сложной мегаструктуре традиционного блока. Противоречие между идеями непрерывной уличной стены и отдельно стоящего здания положило начало дебатам о том, какую форму должен иметь хороший город, затянувшимся более чем на пятьдесят лет, и общепринятое мнение Нью-Йорка определенно качнулась ныне в «традиционную» сторону. Когда я учился в архитектурной школе, шло много разговоров о зданиях «переднего плана» и «заднего плана», причем разговоры эти велись в контексте буквального следования всем принципам модернистского планирования. В наши дни подобное различение часто служит для традиционалистов косвенным способом лишний раз высмеять чрезмерную артистичность поносимых ими «стархитекторов», архитекторов-звезд.

Значительная часть современной истории того, как Нью-Йорк обретал свою физическую форму, – это результат споров о свете и воздухе. Строительные законы и вводимые ими гарантии минимального доступа устанавливали регулирующие стандарты, которые отстаивали обеспеченность окнами и вентиляцией, комната за комнатой, в жилых сооружениях. К сожалению, большинство этих минимальных требований не применялись к коммерческой архитектуре. В европейских странах сейчас имеются регулирующие законы, устанавливающие стандарты по свету и воздуху на рабочем месте и требующие, чтобы каждый работник находился недалеко от окна, но в США нет ничего подобного (хотя многие сообщества в настоящее время работают над выработкой и внедрением «зеленых кодов»). Наши офисные здания по-прежнему сооружаются, исходя из «потребности» максимальной прибыли и размещения больших бюрократических структур в смежных пространствах. «Эффективный» поэтажный план типичного американского офисного здания, таким образом, чрезвычайно раздут. Как правило, по периметру кольцом расположены внешние офисы, снабженные окнами и предназначенные для привилегированных сотрудников, а внутри находится лабиринт лишенных окон клетушек-кубиков для работников низшего статуса. Исторически повелось, что это женщины.

Еще более существенным для макрофизики города, чем доступ солнца к внутренним помещениям, является набор постановлений, регулирующих доступ солнечного света к пространству снаружи зданий. Толчком к его принятию послужило, в частности, возведение в 1915 году в нижнем Манхэттене Эквитебл-Билдинг.[61] Вознесшееся на 540 футов от тротуара на южной стороне Сидер-стрит, это здание стало одним из самых высоких в Нью-Йорке, и со дня завершения строительства оно возбуждает широкое недовольство из-за того, что целый блок к северу от него оказался погружен в вечную тень, а улица лишилась дневного света. Зародившийся в этот момент конфликт между частными и общественными интересами привел к принятию закона 1916 года о зонировании, который, казалось, решил проблему, введя регулирование размера и формы зданий.

Для того чтобы обеспечить проникновение солнечных лучей на общедоступные улицы, закон ввел определение «габаритов» – мысленного прямоугольника над данным участком земли, «внутри» которого башня может быть законным образом построена. Это ограничение сформулировало ряд «отступов», своих для каждой высоты. Здания стали строиться тем у́же, чем они выше; угол, определяемый этими отступами, высчитывался в соответствии с позицией солнца, и законом была предложена формула, продолжающая лежать в основе современных правил зонирования. В основание этой формулы положена ширина улицы перед возводимым зданием, так что более просторная улица способна «вынести» более высокий небоскреб (или первый отступ на большей высоте), а более узкая – более низкий.

Эффект от принятия закона оказался примечательным, прямо-таки гальванизирующим. Именно благодаря ему ступенчатые «свадебные торты» сделались превалирующим типом высотных зданий Нью-Йорка вплоть до 1961 года, когда восторжествовала новая парадигма: глыба, возносящаяся вертикально вверх позади открытой площади. С точки зрения архитектуры законы 1916 года примечательны тем, что в них удалось вывести логичную формулу того, как можно соблюсти общественные интересы, не зная при этом в точности, что́ именно будет построено. К счастью, архитектурное сообщество, в первую очередь великий Хью Феррис, автор целого ряда влиятельных (и поразительных) исследований того, как на практике могут выглядеть словесно определенные «габариты», оказалось вдохновлено внутренней логикой этих накладываемых внешних ограничений и принялось проектировать и строить здания, составившие один из самых примечательных архитектурных ансамблей в истории.