Два уха и хвост - [27]

Твои ноги воняют, но я тебя обожаю,

Потому что ты чувствуешь глубже, чем я.

Он откопал на этот раз настоящую бутылку, содержащую, по его словам, «подлинный алкоголь», и его жизнерадостность возрастает. Он ходит взад и вперед по квартире, открывая ящички по своему усмотрению, потом шкафы и все такое прочее…

— Я ничего не сделала! — бросает Мари-Анна, топая ногой.

Страх потихонечку пересиливает горесть. Ее собственная шкура начинает казаться более важной, чем усопший.

Я ласково похлопываю ее по щеке.

— Бывают моменты, когда необходимо осознать, в чем твой интерес, — говорю я, модулируя голосом. — Если ты продолжишь упорствовать в запирательстве, что ж, я тебя оставлю, и будь что будет. Но если ты осветишь нам всю витрину, как на Рождество, то о тебе позаботятся, и ты сможешь спокойно дожидаться во вдовстве возрождения своей молодой и прекрасной, как и ты сама, жизни; извини, но это кажется неизбежным. Ты уразумела, или мне позвать переводчика?

Она делает легкое движение плечами. Да, да, она понимает.

— Ты хорошо видишь, — развиваю я тему, — мы в курсе основного; хоть говори ты, хоть молчи, но я докопаюсь до того, что мне нужно знать; единственно, если ты повесишь на рот замок, процесс займет чуть больше времени, и это как раз то время, которое может стать для тебя роковым, do you capite, mein Fraülein?[14]

Поскольку она не отвечает, я выделяю ей еще несколько сантиметров:

— Если ты добавишь своего, возможно, уже к вечеру все завершится без сучка и задоринки. У нас особая бригада, умеющая действовать без проволочек.

К нам приближается Берю, похлопывая друг о друга двумя синими корочками. Паспорта.

— Вы собирались в Venez-suer-là?[15] — спрашивает он.

Он открывает мне книжицы на странице, где проставлена действующая виза в Венесуэлу.

И тут я нахожу выход.

— Вы собирались в свадебное путешествие, девочка? А знаешь, ты ведь можешь совершить его и одна!

Глава XVII НАГРУЖАЕМСЯ

Нет, ты увидишь, милая девочка, насколько это приключение поучительно и остолбестранно. До невероятности.

Не верь, если хочешь, как говорит Берю, но факи неопровержимы, и не забудь еще об одном, моя нежная: излишний скептицизм порождает одиночество. Чем меньше ты веришь, тем более покинут в этом бедном мире, который становится таким тесным, что вскоре каждому придется стоять на одной ноге.

Пока Мари-Анна колеблется, я звоню на КП спросить у Матиаса, нет ли каких известий от наших бандитствующих собратьев.

Мне отвечает Ахилл, хорошо отжатый своей жеманной центрифугой. Он полон прежней спеси: медный тембр (колокольный), голосовые модуляции трибуна, вслушивающегося в звучание своей болтовни и не приступающего к следующей фразе, пока эхо предыдущей не умрет собственной смертью.

— Где находитесь, что делаете? — спрашивает он.

Похоже, Папаша полагает, что вернулся во времена моей беспрекословности. Мне теперь ежечасно напоминать ему, что отныне именно Сан-Антонио у руля?

— Я там, где должен быть, Ахилл; что дальше?

Облитый ушатом холодной воды, он осознает скромность своего нынешнего положения в группе и умеряет тон на десять пунктов.

— Естественно, мой дорогой, естественно. Ах, что я вам скажу: как только Матиас поведал мне о вашем приключении в клубе Аполлон с мсье Прэнсом, я тотчас же позвонил в Институт судебной медицины, куда транспортировали тело для первичного осмотра. И заключение экспертизы уже готово!

— Остановка сердца, — иронизирую я, как Хирохито в Хиросиме.

— Да.

Старая дубина!

Папаша продолжает.

— Остановка сердца вследствие инъекции стрихнина. Ему ввели иглу в пятку.

Дорогой Ахилл! В пятку!

А я еще насмехался!

Как искупить мне эти гнусные издевки, не испачкав притом штаны вплоть до самых колен?

Прэнс убит!

Все в точности, как я только что объяснил его крале. Короче говоря, я придумал правду. Потрясающе!

Убит! Он! Почти в моем присутствии!

Но сильнее всего я сейчас ощущаю облегчение. Таким образом, он умер не от ультрафиолетовой передозировки. Я совершенно ни при чем в его преждевременной кончине.

— Отлично, хорошая работа, Ахилл, — тараторю я.

Кладу трубку, забыв справиться заодно о наших коллегах.

Образы беспорядочно толкутся в моей памяти. Я снова вижу лысого пузана в раздевалке клуба, нетерпеливо требующего места под солнцем. Это он убийца! Он вошел, когда Прэнс начинал выбираться из аппарата, и вжик! всадил ему злодейский шприц в подошву.

С усилием я возвращаюсь в реальность. Вдова Клито по-прежнему в своем кресле, с невеселым видом.

Берю продолжает шарить по квартире. Он поет, теперь это: Маленький птенчик, сосущий грудь матери. Следом не замедлят Матрасники. Его лиризм бодрит.

— Твой муженек упокоился от укола стрихнина, — говорю я, пристраиваясь на подлокотник ее кресла.

И добавляю:

— Ваши маленькие приятели работают тонко. Сейчас речь идет о том, чтобы действовать быстро, если ты хочешь стоять перед могилой, а не лежать в ней, когда будут закапывать беднягу Прэнса.

Не скупись на мрачное, желая возбудить страх. Посмотри на кинематограф, все время одни и те же шаблонные приемы для обмачивания зрительских трусов: крик в ночи, кладбище под луной, зловещий дом, ставни которого хлопают; не беспокойся, оно работает. Если ты чересчур целомудрен, тебя корежит. Но думаешь, я бы сделал карьеру, пытаясь развлекать только чистыми теплыми апартаментами и словами из лексикона послушных детей? Черта с два! Шпателем, дружище! Мастерком! Накидывай погуще, чтоб держалось! Шмяк, шмяк! Художественная расплывчатость, от нее уже блюют. На Рождественских открытках, в крайнем случае, да, немного туманной дымки, на это готовы пойти. Но они любят тушеное мясо с овощами по-овернски, свинину с картофелем и кислой капустой, тулузское рагу из птицы с бобами, все эти основательные блюда, от которых вспучивается брюхо. Моя литература набивает живот. Она не из этого онанизма в японном стиле: сырая рыба и прочая хренотень, переваренная еще до того, как ее съедят. Я предпочитаю плотность, прощелыги! От которой пукается и рыгается во время поцелуя! Ты можешь выходить без шарфа и стеганой душегрейки. У тебя будет здоровье землекопа, чавк, швырь, шмяк! Так что бери своего карманного Сан-А и прямо в жизнь, малыш, прямо в жизнь…