Два уха и хвост - [24]
Надо, однако, раскочегаривать паровоз. Похоже, новый профессиональный подход сбивает меня с толку, вот так история! Я еще не успел привыкнуть к этим новым методам, каковые сам же пожелал применить в момент великого экзистенциального бардака. Почему «экзистенциального», спросишь ты меня? А почему нет, отвечу я с тем знанием дела, которое приводит в восхищение всех моих подружек (равно как и знание конкретного дела, которое они сегодняшним вечером не доверили своим мужьям).
Но подожди, не уходи, действие сейчас двинется дальше. Все детали механизма на месте, надо лишь кое-где чуть подправить. Краткий период притирки одного к другому — и в путь-дорогу, моя колымага (надеюсь, ты не против диссонансных рифм)!
Уоки-токи подтверждает это.
— Алло! Вы слышите меня? — беспокоится хриплый голос Его Великобрюшия, в котором ощущается чертовски сильная отмеченность напитками, запрещенными к свободной продаже в школьных буфетах.
— Тик в тик! — отвечает Матиас.
— Воткни самому себе этот втык, приятель, — зубоскалит наш Беранже. — Это ты, Костровой?
— Я, — безропотно соглашается Матиас, давно смирившийся со всеми прозвищами, вытекающими из его пламенеющей рдяности.
— А не дашь ли ты мне комиссара, если, ипотечно, он тамочки.
— Не разъединяйтесь!
Я хватаю большую зеленую штуку с телескопической антенной, смутно напоминающую рыболовную удочку, воткнутую в ящик с опарышем, на пару с которым она и работает.
— Слушаю тебя, Толстый.
— Все псу под хвост и по самые уши! — объявляет он. — Клиент, видать, нас вычислил, потому как свалил на скорую руку и так крутил педалями, что сейчас, должно, уже покупает билет на Маладивские острова.
— Объяснись.
— Он тормознулся во втором ряду, ни с того ни с сего, и бросился в подъезд дома. Мы чуть пождали, думая, вдруг просто приспичило, но так как он не выходил, заглянули пошарить взглядом. Тогда и заметили, что в подъезде сквозняк. Ты меня слышишь, ты там, Главный?
Главный отбивается от подползающей к нему злобной раздражительности, черной изменницы, подтачивающей силы. Дух! Дух, прежде всего! Когда помрем, заметим. Пока же следует быть хозяином любого положения. Стоит сказать, что в своих сокровенных глубинах, и именно по указанной причине это проявляется только в подходящее время, я ощущаю себя cool[11].
— А вы, если я правильно понимаю, два олуха? — спрашиваю я тоном настолько холодным, что микрофон уоки-хреноки покрывается инеем.
Жестокий, я добавляю:
— Я считал исландского рыбака императором слежки. Он что, одурачивая форель, стяжал себе славу человека-невидимки?
— Правильно, давай заводи себя, парень, — отвечает Берю. — Если больше нечем там заняться, ты напиши все это на бумажке, оно нам очень пригодится, в запорные дни. Ну так что делать-то? Ты хочешь, чтобы для очистки совести, мы продолжали тут торчать, вымаливая у Божьей матери отпущения грехов?
— Где вы?
Косноязычный ответ звучит музыкой для моих измученных перепонок.
— У четыреста сорок на рю Пасси.
Матиас вскакивает, как что надо у одинокого воина в женской бане. Я же, человек большего самоконтроля, ограничиваюсь тем, что вскрикиваю:
— Что ты говоришь!?
Мамонт от неожиданности утробно бурчит.
— Э, полегче, Главный, ты мне весь интерьер ушей порушишь! Чего ж орать так сильно?
Внезапно (или резко, даже одним махом) я становлюсь спокойным, как телячья голова, присыпанная петрушкой, на прилавке мясника.
— А? — спрашивает Бугай сквозь эфиры, — что значит этот рев в шесть баллов по шкале Рейтера?
— Берю, — мурлычу я, — Гаврош ты мой, тубо мое, мое совсем все, двигай в темпе, опроси народ, проживает ли в их доме некий Флавий Прэнс?
— Как кликуха, ты говоришь? Вот, черт! Тут обратно Педро, король улиток.
— Пусть Лефанже следует за ним один. А ты оставайся там с уоки-токи.
— Лады! Подожди, я прервусь, надо приткнуть прибор под полу, чтобы выбраться из тачки, потом опять тебя вызову.
И следом тишина.
Я смотрю на Матиаса.
— Что ж, комиссар, — говорит он, — похоже, все начинает складываться, нет?
Через две минуты Упитанный снова выходит на связь.
— Хоккей, — сообщает Александр-Бенуа, — Педро отъехал, за ним и наш Спиннинг с двумя катушками; я же у подножия развороченного девства[12], и готов исполнить моего пьяного сантехника. Какой фамилией, ты сказал, интересоваться?
— Прэнс.
Уоки-токи решает сыграть в испорченный телефон с этим именем, вроде бы таким простым и коротким.
— Пенс или Пенис?
— Почти Пенс, но амеррриканский.
— А, Прэнс, — догадывается Огромный.
— Именно!
— Пойду разузнаю. Что делать, если Пенис дяди Сэма в самом деле ночует здесь?
— Ничего, жди меня, я сейчас буду.
— А вдруг он смоется до твоего появления?
— Я сильно удивлюсь. Отключаюсь!
Мчусь, закидывая ноги за уши.
Внизу сталкиваюсь со Стариком и его новой пассией, прическа чуть пышнее, чем у предыдущей, вся окутана тайной и тюлем, в стиле Гарбо. Он воздерживается от представлений.
— Что-то новое, мой дорогой?
— Матиас введет вас в курс, Ахилл, если только выберете время его послушать.
— Надо показать наше маленькое заведение мадам графине Ослабеллье, затем осведомлюсь.
