Два трюфеля. Школьные хроники - [10]
– Балдин! Прекрати сейчас же! Словарёв– вон, за дверь!
– Надо говорить: «Вон из класса», – спокойно ответил Слава и, не спеша, удалился.
Эх-эх, ой-ой: такой уж у Славы день выдался, «острый на язычок» день, остроотвечающий. Слава прогуливался по коридору еле-еле– так катится по спортзалу сдутый никому ненужный гандбольный мяч. Слава конечно же жалел, что он так хихикал и передразнивал учительницу. Прозвенел звонок. Слава вернулся в класс. Ребята столпились возле парты и обсуждали его работу:
– Это дельфин!
– Какой же это дельфин? Это кит! Словарь, это же кит у тебя?
– Да какой кит? – возмутился Слава. – Это акула!
– А где же волшебные цветы? – спросила Елена Вячеславовна. Елена Вячеславовна подошла к парте с журналом наготове.
– Как это где? Вот у акулы в зубах сказочные цветы!– обиделся Слава. – Цветы сейчас морских коньков проглотят! Хам! А потом уже акула проглотит цветы. Хам!
И все ребята за Славой повторили:
– Хам!
– А морские коньки потом спасутся, – добавил Слава.
И все ребята сказали:
– Всё понятно. Мы теперь поняли. Акула спасёт морских коньков от цветов-хищников.
И даже Вован Балдин всё в картине Славы понял и вместо «бу!» утвердительно сказал:
– Буль.
Елена Вячеславовна отшатнулась испуганно и тоже сказала:
– Значит – буль? – и влепила Славе две «двойки»: за поведение и за нераскрытую тему. Хорошо ещё, что Елена Вячеславовна Славе в дневник только одну двойку поставила – забыла вторую написать, устала Елена Вячеславовна, притомилась.
Слава от злости хотел порезать клеёнку, жаль ножниц ни у кого не нашлось – урок «технологии» ведь по четвергам.
– Хам! Буль! Буль! Хам!– хищно повторял и повторял Слава, чтобы не расплакаться и стал собирать рюкзак. В кармане рюкзака промелькнул блокнотик, но Слава не стал в блокнотик двойки записывать, не стал делать пометки на страничке «рисование», Слава и так об этих двойках не забудет. Буль. Хам.
Рисунок Риты Гарнык
Муки творчества (стихотворение)
На фото – рыбы
ползают по дну
И я хочу слепить их,
Хоть одну
И вот, придя на лепку
Рассказал о том
И глины красной взял
огромный ком
И начал рыбу-камбалу лепить
Не нравится! Не лепится! Так плохо…
Подумал, что совсем я неумёха
И эту рыбу камбалу решил прибить.
Но уничтожил я ком глины,
А мечта осталась,
Промучился до следующего дня
Нет камбалы, нет моря, в сердце-тина…
Не отступай художник, начинай с нуля!
Я убедил себя: слепить вполне возможно,
Важна идея, нужен идеал,
И наконец идёт работа в обжиг,
Осталось расписать и – все дела!
Вот выставка,
И рыба-камбала в витрине
И надпись: "Автор – Лёша Речкин, девять лет"…
Как у меня такое чудо получилось?
Не знаю. Не могу вам дать ответ.
За линией
Урок физкультуры страшен…
Учителя физкультуры Алексея Альбертовича замучили не дети, а их родители.
Вот приносит мама Данилы справку об освобождении на целый год и говорит загробным голосом:
– У нас гайморит.
– И что? Ну, гайморит, – пожимает плечами Алексей Альбертович.—Что ж теперь: весь год физкультурой не заниматься?
– У нас ещё отит! – добавляет мама Данилы похоронным голосом.
Алексей Альбертович пристально посмотрел на родительницу и сказал:
– У меня тоже был в детстве отит. Как видите – жив-здоров, физкультура помогла.
– У нас ещё гланды, – и по щеке мамы Данилы скатилась скупая материнская слеза.
– А у меня – нервы! – заорал Алексей Альбертович.
Чем холоднее становилось на улице, чем морознее, тем чаще родители приходили в спортзал и жаловались, какие их дети нездоровые, хлипкие и слабые, как им нельзя будет в скором времени на лыжах кататься.
И Алексей Альбертович дошёл до ручки.На последнем перед Новым Годом уроке Алексей Альбертович объявил:
– Ребята! Девочки и мальчики! Я посетил врача, невропатолога.
– И я была у невропатолога, – сказала Лада Любушкина. – На диспансеризации. Он молоточкам по ногам стукал.
– Разговорчики в строю! Не стукал, а проверял рефлексы. Так вот. Я врачу пожаловался на ваших родителей.
– Зачем? – удивилась Лада. – Жаловаться нехорошо.
Алексей Альбертович побагровел и тихим страшным голосом ответил:
– Потому что мне ваши родители надоели!
– Ой-ой! А нам надоели строгие учителя, – мило улыбнулась Лада.
Алексей Альбертович промолчал. Кому другому – Петраковой или Зачиняеву – физрук сразу бы двойку влепил, ни секунды не задумываясь. Но тут Алексей Альбертович решил не торопиться, дождаться конца урока.
– Так, Владик, разговорчики!
– Я не Владик, я – Владислава, – обиделась Лада. – Я девочка, а не мальчик.
– И я не мальчик, а учитель. Со мной нельзя так разговаривать! Тоже мне, поколение свободы, взяли моду! А сами—хилые, хлипкие, желе какое-то, а не дети.
Пока разговор шёл о невропатологе, Вова Балдин смотрел, какой в зале высокий потолок и думал, сколько человек – семь или десять– должны встать друг другу на плечи, чтобы можно было до потолка дотронуться. Вован все угрозы учителя мимо ушей пропустил, не заметил. Он только услышал, что про мальчиков что-то сказали. И он решил, что как и всегда мальчикам шаг вперёд сказали сделать. Он и шагнул за линию.
– Балдин! Наказан. Двадцать приседаний и сто прыжков через скакалку. Остальные: напра-налево, кругом – по кругу бегом.
Ребята затопали по залу как стадо кабанов.
