Два семестра - [31]

—      В таком случае я... я должна сигнализировать деканату: товарищ Касимова невежественна и пристрастна.

Декан Онти чуть не вскочил с места.

—      Товарищ Реканди! Вы отдаете себе отчет?!

—      Отдаю.

Откинувшись в кресле, декан взирал на свою собеседницу с неподдельным изумлением. Сильвия опять вытерла проступивший на лбу пот. Хорошо бы сказать, что Касимова тупее курицы, но это было бы бранью. Да и храбрость уже почти истощилась...

—      Пожалуйста, конкретнее! — выговорил наконец Онти. — Деканат знает товарища Касимову как отличного работника! Да!

Сильвия снова бросилась в ледяную воду:

—      Конкретно — учебная работа на нашей кафедре вне ее компетенции. Ее выступления у нас — юмористика. Это может подтвердить любой член кафедры, если... захочет.

—      Несомненно мы побеседуем и с другими членами кафедры. — Онти уже овладел собой. — Я желал бы знать, что означает — юмористика?

Сильвия подумала, глядя на декана словно сквозь дымку, и сказала:

—      В данном случае — нечто нелепо-комическое.

Декан тоже подумал, по лицу его, одно за другим, скользнуло несколько выражений, за которыми Сильвии было не угнаться. Потом он еще и улыбнулся, как- то уж совсем не на тему, а через секунду простер левую руку к телефону, а правую подал Сильвии в знак того, что собеседование кончено.

На улице, без декана Онти, все двигалось очень медленно — встречные студенты, такси, облака в темнеющем небе... Ай-ай, разговор без последствий не останется. Но каковы они будут? Если декан Онти, способный постигнуть все в мире, не знает вдруг, что такое юмористика, то... то можно брякнуться так, что костей не соберешь. А все из-за него, из-за Гатеева — не приехал бы он сюда, не жгло бы, не дергало... Кто ее теперь поддержит? Только не Аркадий Викторович. Если бы тупость Касимовой задела его самого, если бы она наболтала чепухи о его лекции, он бы на стену полез, а если не о нем, он еще и поддакнет...

Трое все-таки ждали Сильвию — Муся, Белецкий и Гатеев. Просили рассказать подробно, но тотчас же были сражены не подробностями, а самой сутью. Особенно разошлась Муся.

—      Все слишком привыкли читать о подвигах! — восклицала она, похлопывая себя по тугим бокам. — Никто уже не понимает, что такое храбрость в мирное время и в мирном учреждении! По-моему, сейчас во всем городе нет никого храбрее Сильвии. Вы только вдумайтесь — сказать декану, что продекан тупица!

—      Хватит уже о моем подвиге!.. — рассердилась Сильвия, чувствуя, что восторги Муси делают ее смешной в глазах Гатеева. Тот больше помалкивал, усевшись в углу дивана так, будто собирался остаться там на ночь.

—      Для книги, конечно, это не подвиг, — продолжала Муся, — для книги это слабый эффект, в книге нужно было бы стукнуть декана веслом по голове, тогда да, тогда был бы эффект!..

—      Мария Андреевна, у вас разбойничья фантазия! — восхитился Давид Маркович. — Откуда весло?

—      Очень даже просто, Стеньку Разина вспомнила... А вы, Белецкий, когда вас вызовут, вы так и скажите: «Товарищ Онти! Тамарочка отбила мужа у Нины Васильевны и теперь хочет убрать соперницу подальше!»

—      «Безумная» — это, кажется, роман Крашевского. Вы не помните, Мусенька?

—      Давид Маркович, я терпелива, но вы все-таки не переходите границ.

—      Хорошо, не буду переходить. Но вам я тоже кое-что посоветую: когда декан вызовет вас, не говорите с ним о любви, о кинжалах и о кубках с ядом.

—      Ладно, ладно... Вы смотрите на эту Касимову с возвышенных позиций и ничего внизу не видите, а если и видите, то вам неловко делается — как же это мир может быть таким примитивным. Надо, чтобы было сложно!

—      Вы, Мария Андреевна, сегодня настоящий Цицерон.

—      Цицерона-то вы сразу приплетете, я знаю... Прощайте-ка, я уже домой пойду!

—      Все уходим, — сказал Давид Маркович, поднимаясь.

Но ушли не все — Гатеев и не шевельнулся на своем диване, думал о чем-то, зажмурившись. За дверью, впрочем, Сильвии послышалось, будто он тоже встал.

Площадка перед колоннами была освещена, толпились студенты. Сильвия чуть-чуть замедлила шаг, уступив дорогу Мусе. Давид Маркович тотчас же приподнял шляпу и тоже прошел вперед, и даже на спине у него было написано: пожалуйста, замедляйте шаги, сколько найдете нужным... Сильвия нахмурилась, но пошла дальше еще медленнее.

Гатеев окликнул ее издали, из-под колонн портика:

—      Сильвия Александровна! Подождите!

Сильвия остановилась, ее догнали Гатеев и Аркадий Викторович, вынырнувший вдруг неизвестно откуда.

О чем-то поболтали — не то о вечерней сырости, не то о ранних сумерках. Когда поравнялись с зеркальным окном, где была нарисована чашка с загогулиной, изображающей кофейный пар, Аркадий Викторович предложил:

—      Зайдемте в кафе.

Сильвия отказалась.

—      Вы тоже боитесь уронить свое достоинство, Сильвия Александровна? — проговорил он, взглядывая на Гатеева. — А я думал, что наши кафе пугают только приезжих. И, признаться, не понимаю, почему. Но вот ресторана нисколько не боятся, там хоть до положения риз — и то ничего.

—      Это вы со мной спорите? — усмехнулся Гатеев. — Я не против кафе, только привычки нет.