Два семестра - [33]

За дверью опять раздался смех — уже погромче. Алексей Павлович повернул голову. Сильвия отняла у него книжку, томик был без обложки и без титульного листа. Белецкий, наверное, знал бы, кто это...

Тут загадочная дверь отворилась, вышел Астаров, неся вино и бисквиты, а вслед за ним — не одна девушка, а две: Ксения Далматова и та, белокурая.

—      Рекомендую — мои помощницы! Приводят в порядок эту библиотеку...

Астаров ушел и тотчас снова вернулся с коробкой конфет.

—      Вы давно здесь работаете? — спросила Сильвия у девушек, чинно усевшихся рядом с ней. Младшая, видимо, стеснялась.

Далматова ответила:

—      Я уже недели две, а Кая первый вечер. Очень много интересных книг, я больше из-за этого...

Аркадий Викторович ласково посмотрел на своих помощниц.

—      Далматова у нас сама писательница, — сказал он, улыбаясь. — Сильвия Александровна, Алексей Павлович! Вино, на мой взгляд, неплохое... В столовой карточки на столе разложены, давайте уж на письменном!

Выпили действительно вкусного вина, попробовали конфет. Для Каи, которая все смущалась, Астаров выбрал самую толстую шоколадку с розовой нашлепкой сверху.

—      Правда, есть любопытные книжицы? — говорил он Гатееву. — Ну, и трухи достаточно. Вон там, видите? «Похищенные минуты счастья» и все этакое... — Он налил еще вина и позвал кого-то из столовой: — Идите же скорей, а то вам и не останется!

—      На харчи навалюсь, где же тут останется, — смешливо шепнул Сильвии Алексей Павлович, грызя бисквит, немножко подсохший.

На второй оклик из столовой вышла Фаина Кострова, сероглазая красавица... «Нет, она не очень красива, — мелькнуло в мыслях у Сильвии, — ее красит неприступный вид...»

—      Да у вас здесь целый цветник! — сказал Гатеев, проведя рукой по волосам.

«...Ах, как они выдают себя этими незамысловатыми жестами — пригладить волосы, поправить галстук…»

Кострова, взяв бокал, протянутый ей Астаровым, поставила его на поднос.

—      Я не пью, — сказала она почти надменно.

—      Даже вина? — удивился хозяин и придвинул коробку с конфетами.

—      Бери ромовые, Фаинка. Они для трезвенников... — засмеялась Далматова, и ее неправильное насмешливое лицо понравилось сейчас Сильвии гораздо больше, чем горделивый профиль этой трезвенницы. Впрочем, все равно — обыкновенные студентки, двенадцать на дюжину...

—      Как же дела с частушками? — спросил Гатеев. Волосы у него не пригладились, будто уже продувал их сквознячок...

Кострова что-то ответила, не понять что. Но и это все равно — обыкновенные слова насчет обыкновенной дипломной... Гатеев пересел на другой стул, там было удобнее говорить о дипломной.

Сильвия повернулась к тихонькой Кае. Милая девчушка, но почему она-то грустит?..

—      Вы на каком курсе? Я помню вас, вы живете вместе с ними в общежитии...

Кая взглянула нерешительно и вдруг попросила:

—      Возьмите меня с ними в колхоз! Я к ним привыкла...

Сильвия засмеялась. Худенькое, хрупкое существо смотрело на нее чуть не с мольбой.

—      Хорошо, поезжайте, только надо будет согласовать с вашей группой.

—      Да, да, я поговорю, я устрою... Спасибо!

Конфеты становились все слаще, общий разговор не завязывался, пора было уходить. Сильвия взглянула на часики, и в это же время Гатеев сказал:

—      Хозяин замолк, пора уходить. Как вы думаете, Сильвия Александровна?

—      Да, поздновато, и улица пустынная.

Далматова бросила на нее насмешливый взгляд, как на боязливую старушонку, и проговорила:

—- Бандиты, конечно, здесь так и кишат, но я хожу одна, и мне не страшно.

—      Мне тоже не страшно, — подхватил Гатеев, — я буду всех провожать и распугивать бандитов, вы только указывайте, чтоб мне не заблудиться.

—      Не желаете ли взять что-нибудь с собой? — вежливо предложил Астаров. — Алексей Павлович, не увлекают ли вас «Похищенные минуты счастья»?

—      Все в прошлом, все в прошлом, — засмеялся тот. — Если позволите, возьму вот эти журналы...

Кая тотчас же принесла ему газету для упаковки, потом хозяйственно расставила по местам стулья, убрала с дивана книгу, подняла с пола конфетную бумажку. Астаров следил за ней с видимым удовольствием.

—      А вам, Сильвия Александровна, ничто не приглянулось? — спросил он, провожая гостей до двери.

—      Нет, благодарю. Мне декан велел квалификацию повышать, некогда.

—      На то он и декан, — либерально заметил Астаров. — А вы когда с ним говорили?

—      Сегодня.

Он улыбнулся, потирая руки. Всегда в нем что-то неясное, ненадежное. Вероятно, уже забегал в деканат...

— До свиданья, дорогие гости. Заходите, пожалуйста, всегда рад...

Сильвию Александровну довели до дому первой, распрощались и весело двинулись дальше — серединой улицы. Алексей Павлович был сегодня молод, сам похож на студента.

...А она, Сильвия Реканди, была скучная, чопорная учительница. Такой она была в глазах студенток, это очень чувствовалось и заставляло ее делаться еще скучнее. Разница в возрасте не так уж и велика, но девочки уже сбрасывают ее со счетов и, вероятно, думают, что она, приходя вечером домой, натирается мазью от ревматизма и, помолясь богу, повышает квалификацию.

Между тем, жизнь никогда еще не приносила ей таких острых переживаний; даже в то юное время, в Ранна, не было ни такой радости от незначительных, казалось бы, причин, ни таких огорчений. Не было и такого придирчивого внимания к собственному поведению. Сейчас, например, мучил ее пустяк: зачем она замедлила шаги в надежде, что он ее догонит. Пусть бы лучше Алексей Павлович замедлял шаги, ожидая ее.