Два семестра - [32]

Астаров все поглядывал на него и, кажется, обдумывал какой-то ход. Вероятно, диссертация заботила его не на шутку, и хотелось ему обласкать возможных оппонентов. Через минуту догадка Сильвии подтвердилась. Астаров откашлялся и потер перчатку о перчатку.

—      А поедемте ко мне, Алексей Павлович, — не совсем уверенно сказал он. — Вам, пожалуй, будет любопытно увидеть мою библиотеку, я ее приобрел недавно — наследство местного библиофила... Сильвия Александровна?.. Поедемте!

—      Да что ж!.. — весело согласился Гатеев. — Поехали, Сильвия?

Сильвия молча кивнула.

Сели в такси. Глядя сквозь стекло на бегущие мимо бульвары, Сильвия испытывала чувство радости, странно смешанное с боязнью. Он в первый раз назвал ее: Сильвия. Как когда-то давно, как в другой жизни. Она не ослышалась, так и сказал: Сильвия...

Боже мой, уже приехали!.. Машина вильнула в проулок и остановилась перед домиком, выкрашенным в светлую краску и похожим на дачу. В этой части города все дома похожи на нарядные дачи и тонут в садах...

—      Сильвия Александровна, вы в колхоз с математиками? — спросил Астаров, открывая калитку. — Возьмите и русистов с пятого, их там всего человек десять, они не все едут. Пусть познакомятся — так сказать, дружба между факультетами...

—      Да, да, вы уже говорили об этом, Аркадий Викторович.

Пройдя по мощеной дорожке, они очутились у двери с цветными окошечками.

—      За холостяцкий беспорядок простите, жена на курорт уехала, — пояснил Астаров и ввел гостей в маленькую переднюю, а затем в просторную комнату, освещенную тремя светильниками.

Беспорядок, однако, был только посередине комнаты — на полу огромной кучей лежали книги, все же остальное — мебель, обои, занавеси — радовало глаз свежестью.

Гатеев при виде груды книг оживился чрезвычайно, быстро листал старые журналы, вытаскивая из вороха то одну, то другую книгу, присаживался на корточки и тащил из-под низу какую-то еще, самую заманчивую. Сильвия не могла удержаться от смеха — столько игрушек получил сразу!..

—      Здесь кое-что следовало бы просто уничтожить, — говорил Астаров, — например, эти белые книжки. Эмиграция... Печатались в Париже.

—      А по-моему, все можно читать, что есть в мире, — сказала Сильвия.

—      Может быть — нам с вами, но молодежь нельзя кормить чем попало.

—      Если так, то надо быть последовательными, запрещать и другое. Вчера у магазина стояла длиннейшая очередь за «Декамероном». Это полезная книга?

Астаров развел руками:

—      Классика, классика.

—      Вы уверены, что все ищут там классических красот? — вмешался Гатеев.

—      Но нельзя же отрицать, что это классика, и не стоит быть ханжой.

—      Да, да, я читал не однажды, что это классика. И таким на меня несло от этих статей лицемерием, таким поистине ханжеством! — Гатеев даже оторвался на минуту от книжных груд. — Елейные похвалы, и ни слова о похабщине, будто там ее и нет, и не бывало!..

—      У вас оригинальные суждения, — усмехнулся Астаров. — Вы всерьез полагаете, что произведения древних могут развращать молодежь?

—      Это вопрос сложный, не берусь я его решать с маху. Но в одном я убежден твердо, хоть на костер: лицемерие развращает всех, и молодежь в особенности.

—      Ммм... Да, разумеется, но я не совсем улавливаю, что вы имеете в виду. Не совсем ясен переход от «Декамерона» к лицемерию...

—      Да уж извините меня, Аркадий Викторович, вы сами только что лицемерили. Не стоит прикидываться скелетом... Как раз недавно читал статью одного моего ученого коллеги. Он будто бы не понимает даже, что именно там написано. Дескать, верьте: я отрешен, высок и светел, я не вам чета, мне видны только красота, стиль и борьба с клерикализмом. Вот и лицемерие, печатная ложь...

—      Ну, Алексей Павлович, хоть вы меня и обругали, но не можете же вы отрицать новаторства Бокаччо, вскрытие противоречий у него ново. И сама тема любви...

Гатеев хлопнул ладонью по переплету книги и перебил со злостью:

—      О любви в «Декамероне» нет ни слова!

—      Пусть так, — возразил Астаров с принужденной улыбкой. — Но не все же там новеллы на одну тему. Согласитесь, что там действительно есть и художественность, и опровержение религиозной морали. Не замалчиваются преступления римской курии...

—      Вот, вот! — снова перебил Гатеев. — Как раз римская курия и интересовала тех, кто стоял в километровой очереди!..

—      У меня где-то должно быть недурное вино, — сказал на это Астаров, удаляясь в соседнюю комнату.

Сильвия недоуменно подняла брови. За распахнутой на миг дверью мелькнула белокурая головка. Потом донесся тихий смех...

—      Сильвия Александровна! — воскликнул вдруг Гатеев, опять зарывшийся в книги. — Слушайте стихи: рекачкачайка! Это стихотворение...

—      А дальше что?

—      А дальше ничего, все в одном слове — река, чайка и качание.

—      Футурист?.. — Сильвия потянула книгу к себе, он не давал...

—      Слушайте еще! «Раздую брюшину, засвищу-заору, исцарапанной мордой зачураю свою нареченную...» Замечательно! И все без запятых, как и в наши дни... «На харчи навалюсь — как приеду — приготовьте все необходимое...» Прелесть!