Два семестра - [29]

—      Ничего ты не знаешь, Кая. Тебе известна только хрестоматия, составленная знаменитым педагогом Фуфаечкиным. Он переделал все великие произведения так, чтобы они были тебе по зубам, и вот вместо русских писателей ты читала одного лишь Фуфаечкина.

—      Ну, не выдумывай, никакого Вухваечкина я не читала...

12

О собрании и о принятой резолюции никто не вспоминал, пока не пришла Нина Васильевна и не начала жаловаться. Полулежа на диване, в печальной позе, так же не шедшей к стилю кафедры, как и сам диван, она негромко повторяла одно и то же: после статьи Асса студенты перестали ее уважать, товарищам нет никакого дела до ее судьбы, не выяснено, кто автор статьи, неизвестно, когда будет образована комиссия... Почему так равнодушен Давид Маркович? Если его не волнует клевета на него лично, то все же мог бы он поинтересоваться репутацией кафедры. Почему равнодушен Аркадий Викторович? Почему все, все равнодушны?..

К ней будто и прислушивались, но реплики ее тонули в общем разговоре. Всякий раз, когда на кафедре появлялся Гатеев, он неизменно заводил речь о порче языка, и это, видимо, очень раздражало заведующего, — ему едва ли не казалось, что новый доцент метит в него самого и в его докторскую диссертацию. Сильвия Александровна знала, однако, что это конек Гатеева с давних пор, у него всегда делалось несчастное лицо, если при нем ошибались.

Гатеев прошелся по комнате, сочувственно кивнул Нине Васильевне, но сейчас же заговорил снова:

—      Противно. Как только мелькнет в печати чье-то живое удачное слово, его сразу начинают глодать, пока оно не превратится в обглоданную кость. А потом эти голые кости переходят из доклада в доклад, из статьи в статью, пока кто-то самый дошлый не обнаружит, что появилось новое слово. Смотришь — опять набросились, опять гложут...

—      Весьма образно... — морщась, похвалил Астаров. — Но не совсем справедливо.

—      Как же не справедливо? Сколько слов убито в бесконечных повторениях: и мощная поступь, и вклад в сокровищницу, и энтузиазм, и маяки, и даже совесть, которая появилась исключительно по почину Заглады...

—      Но дело не только в повторениях, — сказал Давид Маркович. — Дело в том, что за избитыми выражениями стояла, скромно говоря, неполная истина... Королева полей сильно нуждалась в рекламе.

—      Нет, это началось еще раньше. Насчет неполной истины вы правы, конечно, но я вижу опасность и в самих повторениях, в выработке заготовок и в массовом их распространении. У штампов при этом рождаются дети. В первоштампе есть все же какой-то смысл, но его потомок — всегда полная бессмыслица...

—      А у меня от этого объяснения ум за разум заходит, Алексей Павлович, — послышался из-за горы тетрадок голос Муси. — Очень закручено.

Гатеев вежливо подождал, не будет ли продолжения, и снова повернулся к Давиду Марковичу:

—      Блеск стерт даже с таких сияющих слов, как звезда, светоч, счастье: звезда подается «в разрезе текущих фактов», счастье — «целиком и полностью», светоч «стимулирует освоение насущных задач» и светит ровно столько же, сколько закопченная кастрюля...

—      Да-да... Ммм... — сказал Астаров. — Сейчас широкая общественность поднимает голос против бюрократизации языка, однако...

—      Аркадий Викторович! — перебила его Нина Васильевна. — Извините, но я прошу вас выслушать меня!

Астаров выслушал.

— Комиссия будет образована немедленно, — пообещал он таким рассеянным тоном, что Нина Васильевна только вздохнула и направилась к двери.

—      Почти все едут в колхоз, — сказала Сильвия Александровна после ее ухода. — Не понимаю, когда же будет организована комиссия.

—      Хоть сегодня, — любезно ответил Астаров. — Не угодно ли вам ее возглавить?

—      Вы удивительный человек, Аркадий Викторович. Вы уже забыли, что меня тоже надо проверять.

—      О вас, товарищ Реканди, в протоколе собрания ничего не сказано... — важно вымолвил он, но все же призадумался. — Ммм... Ну, сделаем так: возглавлять комиссию буду я, а членами будут Алексей Павлович и Давид Маркович.

—      Анекдот... — попыхивая дымом, засмеялся Белецкий. — Я ведь на одних правах с Сильвией Александровной.

—      Никакого анекдота, — сердито возразил Астаров. — Решено обследовать работу Нины Васильевны, и пока только ее работу, и деканат тоже стоит на этой точке зрения. Вас я, конечно, могу заменить Саарманом, но от этого ничего не меняется, и вы, и все остальные члены кафедры должны побывать у Нины Васильевны не менее двух раз, чтобы наши данные были вполне объективными. Все это придется сделать после возвращения из колхоза. Ясно? — Он потер ладони и снова повернулся к Гатееву. — Я полагаю, что ценность любого высказывания, в первую очередь, зависит не от тех или иных лексических норм, а от ценности самой информации. Не так ли?

—      Информа-ация, выраженная суконным языком?.. — протянул Гатеев. — Нет, благодарю покорно. Я не пропущу такой курсовой работы, не пропущу дипломной!..

—      А диссертацию должны будете пропустить, чтобы не обидеть коллегу!.. — развеселился вдруг Давид Маркович.

Астаров неторопливо поднялся и, улыбаясь, вышел. На пороге сказал, не оборачиваясь: