Два рассказа - [5]

— Даяв, вот это добыча!

— Умеет она готовить?

— А ткать?

— Бедрами вертеть может?

— Сочная и плотненькая, правда?

Они еще долго визжали и хохотали, и Даяв смеялся вместе с ними, снисходительно отвечая на приветствия, довольный тем, что им известно, где он был, гордый, что они рассматривают его рабыню, а также новый колчан, кусок ткани, перекинутый через плечо, и лемех, который он держал под мышкой.

День катился к закату, а он еще не был у отца — уло племени, хотя законы приличия требовали этого. Даяв ведь никому не сказал, куда отправился, даже Парбангону, своему брату, который частенько навещал его, приходя послушать, как он поет, подыгрывая себе на кутибенге — местной гитаре.

Ливлива появилась вскоре после полудня и принесла с собой чашу дымящихся баклажанов, горькую дыню, сваренную с луком и помидорами, сушеную рыбу и горшочек риса. Ее волосы лоснились от кокосового масла. Пока он отдыхал после еды, она принялась массировать ему мышцы, умащая их маслом, ласкала и возбуждала его. Отослав рабыню мыть горшки, она затворила бамбуковую дверь и поманила к себе. Все получилось так, как он и ожидал.

Пробудившись, Даяв увидел, что Ливлива уже ушла, а рабыня сидит рядом и обмахивает его небольшим пальмовым листом. Он показал место, где она будет спать, — в углу кухни, среди горшков и сетей, и объяснил, что ей предстоит делать каждый день — от восхода и до заката. Девушка внимательно слушала его, а проходящие мимо женщины старались заглянуть в дом. Детишки, еще не успевшие насмотреться на пленницу, выкрикивали по ее адресу непристойности.

— Ну, а как тебя звать? — спросил Даяв, собираясь идти к отцу.

— Вайвайя, — ответила она с поклоном. Он не мог не заметить, что она опять плакала, а Даяв не переносил женских слез.

В это время дня уло обыкновенно бывал в общинном доме, исполняя свои обязанности вождя, состоявшие в том, чтобы вовремя подать совет и помочь тем, кто в этом нуждался, распределить посевной рис на очередной сезон и новые делянки, нарядить людей на общественные работы. Даяв любил своего отца и не желал быть непослушным, но его интересовали совсем иные вещи. В то время, как другие молодые слушали беседы старших, он изнывал от скуки и предпочитал бродить по лесу или по берегу моря. Бог не обидел его силой, но в то время, как остальные юноши упражнялись в стрельбе из лука, усиленно готовясь стать настоящими воинами, он находил больше удовольствия в игре на кутибенге и сочинении песен. Не волновали его и праздники, когда разжигались огромные костры в яме, выложенной поленьями, через которые нужно было прыгать над ревущим пламенем. Его молодые соплеменники, кому ныне предстояло стать полноправными воинами, выстраивались в очередь и один за другим разбегались и прыгали через эту огромную бездну. Предварительно они долго тренировались, а он пренебрегал этим. И когда подошел его черед, ему стало страшновато, Даяв понял, что яма много шире, нежели ему представлялось раньше. Он, конечно, разбежался и прыгнул, как все, но еле дотянул до другого края ямы и прижег себе пятки, чем опозорил своего отца, но Даяву и это было нипочем. В конце концов, самым последним испытанием для воина было перебраться через реку.

И он сделал это, он пробыл у лаудов три ночи, а что там узнал? Какие у них воины — умелые, свирепые? Собираются ли они напасть на дая и разрушить все, что создавали его отец и народ? Ведь так говорил отец ему, да и всем тага-дая; он слышал об этом, когда был еще совсем маленьким, и когда начинал учиться, и уже теперь, когда стали поговаривать, что уло стареет и в его густой гриве появляются седые пряди. Но он все еще оставался уло, вместилищем мудрости и силы, и останется им до тех пор, пока кто-то более хитрый, сильный и мудрый не поведет воинов в новую битву.

Вот показался общинный дом — внушительное сооружение, не ниже бамбуковых зарослей, с высокой, крутой крышей, настил которой был толщиной с руку, такая крыша может простоять и сотню лет. Пол — из самой прочной древесины, деревья для него притащили волоком на водяных буйволах из лощины. Бамбук, что пошел на стены, был выдержан в морской воде и не боялся никаких насекомых. Столбы из сагата[3], на которых стоял дом, в обхвате были не уже бедра взрослого мужчины. Над стенами, под самым карнизом, на ротанговых шестах красовались черепа врагов.

Даяву пришлось подождать, пока все не разошлись, только тогда уло подозвал его. Красивое смуглое лицо вождя было мрачно.

— Тебе известно, что, если б ты не вернулся сегодня, завтра мы бы отправили людей к лаудам искать тебя?

— Прости меня, отец, — проговорил Даяв с искренним раскаянием.

— Ну, и как далеко ты ходил?

— Я перебрался через реку, отец. — Ему хотелось сказать больше, но он сдержал себя.

— А что ты там делал?

— Мне хотелось узнать получше врагов...

— Это глупо — ходить туда в одиночку, когда некому прикрыть тебя сзади. И потом эта девка...

Даяв улыбнулся:

— Она как дикая кошка, но я смогу усмирить ее. И от нее я больше узнаю о лаудах. Но одно я уже понял: они, тага-лауды, такие же, как мы, и я думаю, они хотят жить в мире.

— Мы тоже хотим, — ответил уло. — Но времена меняются, и мы должны быть готовы к войне. А ты не готовишься к войне. У тебя на уме стихи да приключения...