Душой наизнанку - [20]

От народного нервного ропота;

Чужестранной натурой тронута,

В ней цвела б, от своей схоронясь.

Или падчерицею тропикам

Придурнулась бы, мыкаясь робко там.

Я б долой… — да стипендия пропита

И на морде не высохла грязь.

Чёрт дери! Наша сырость — не Сирия;

Как скулит земля от бессилия!..

Я — лицом в неё: подкосили меня

Те, с кем сердно делила путь!..

Но об этих молила, просила я

У блаженных голов Василия.

Храм бессловствовал — дура спесивая,

Я своё продолжала гнуть.

И осмеяна всею Россиею

(Бита смехом, как хлыстищем — лошади!)

Вновь — на Красной со сраму площади —

Зло валилась Руси на грудь.

…Я в Бразилию б иль в Малайзию,

Полонезом бы — в Полинезию

Унеслась. Да — никак! Эх, чёрта с два:

Прочно прочь кандалы не дают!..

Ведь сама ж сему безобразию

Присягнула — его поэзию,

Вкус родной чернозёма чёрствого

Полюбила, как чудо чуд.

Бдят терПитер и Москоу-Сити.

Бредит Родина. Рдеет стяг.

Други! Ярости не просите:

Эх, косите меня! Косите!..

К небу только не голосите —

Мне обещано: вас простят.

«Ты живешь где-то там — где тамтамы зарю стучат…»

Посвящается Ольге Усачёвой

Ты живешь где-то там — где тамтамы зарю стучат,

Где Танталовы муки восходов пестры кумачами…

Я сижу на земле; начинил, начернил меня чад:

Опорочили те, что полжизни к плечу приручали.

Чад клубится, как порча, как вечность, чей край

                    непочат —

Это чатятся мысли — исчадья тщедушного века…

Ты теперь где-то там, но с тобою нас не разлучат —

Неделимых, как мачта и парус, как путь и вектор.

Я сижу на земле… иль, быть может, я есть — земля:

Мёрзлозёмный последний лоскут полотна погостов…

А с бессонных небес надо мною смеётся заря,

Алой нежностью кутая мой обнажённый остов.

А вокруг — ватно-вдовые воды трубят буран,

И по ним — корабли со слепыми глазами на рострах…

Если видишь оттуда, что жизнь моя — океан,

Дай забыть, что сама я забытый тобою остров.

Коррида

Тот город гремел, точно ратное время,

Органно гудя оголтелой толпой.

Служила орава оправой арене,

Её обступивши блокадой рябой.

И рты говорили, и взоры горели:

Арену огнём нетерпения грели —

Вот-вот запылает бой!

И гул расползался, как поросли сора,

По площади, жаждою зрелища сыт;

С почтением вторили нервно сеньоры —

Шальному сопрано своих сеньорит.

Столпившись поодаль, как странные горы,

Глядят свысока витражами соборы,

Но чинность теряют церковную скоро:

Грядёт коррида коррид!

Толпа свистит! Толпа вопит!

Людской океан гомонит-кипит!

…Изящно скор, как вздор или вор,

Вскакивает матадор —

На общее обозренье.

Ликует столпотворенье,

Волненьем рождая шторм.

Да здравствует матадор!

Да здравствует матадор!..

Бравадно не опуская лица,

Герой сеньоритам кланяется;

Скрививши подобострастно рот,

Сеньорам честь отдает:

Мгновенье — вся честь отдана!

Толпа восхищеньем пьяна…

А битва близка,

Люд жаждет броска

И рукоплесканий роща тесна!..

Об руку рука,

О площадь — нога:

Как топота сила громка-велика!

На бой выводят быка.

Едва появился он — город замер,

Опутанный шорохом праздничных лент,

При виде исчадия древних сказаний,

Смурного — как дьявол испанских легенд.

Копыта пудовы, и взгляд его вязок,

А шкура черна, точно самая тень.

Шёл медленно зверь — злом немыслимых

сказок,

Которым пугают испанских детей.

И жалобно взвыли дряхлые церкви,

И стон колоколен омыл облака,

Когда заскрипели натужно цепи,

Пленившие плоть быка.

Рогами

рыл

он воздух — густой

И жгучий, словно старинный настой.

Но вновь загудел многолюдный рой;

И бык взревел с толпой в унисон.

Вселенскою силой свирепо он

Рванулся вперёд,

и времени ход

Стал бегом стремительным.

С небом томительным

Слит колокольный стон.

Коррида! Корриду, сестрицу раздора,

Рождал исходящий силою пляс.

За стягом пунцовым тореадора

Утробная страсть по арене неслась:

То бык, не закован природным законом,

Как буря, свободен от мер и мерил,

Взмывал над землёю игривым драконом

По воле упругих невидимых крыл.

Взлетал на дыбы, гарцевал нарочито,

Исполненный силы, что славно слепа,

Мычал, исполняя безумные па…

И солнцем искрились лихие копыта.

Но сталью сверкнуло, взметнувшись, копьё:

Исчадье, пади! — вот призванье твоё.

Пади от руки победителя,

Радетеля, повелителя!..

Пади —

  да с трепещущим древком в груди.

Пади!

Багрово вино;

     плоть — земли черней.

Ты, горло, утробную боль пролей!

…И хлынуло горе — изгрудный вой:

Бык рушится наземь, извергнув боль.

Ликует народ! Овладел толпой

Поистине славный бой!..

Выходит вперёд смущённый герой;

О времени ход — минуту утрой!

Неистовой бури хвалебной — минуту!..

Тщеславье — проситель, мгновение — люто:

Порвалось, как волос; другому черёд…

Поклоны герой господам отдаёт,

В ответ — продолжения страстного ждёт

Грозы всенародного рукоплескания.

Знать бы грядущего тайну заранее!

Знать бы грядущего мига секрет…

Чуть загремел вожделенный ответ —

Как безвозвратным угас замиранием,

Гордою вмиг головою поник:

Воздух взрезая, безудержный крик,

Смешанный с кровью, прорвался наружу…

Чёрное тело наземь обрушив,

Духом кричал умирающий бык.

Тело — что хлеб, а кровь — что кагор,

Вязок, что ладан, бездонный взор,

Смертью сгущаемый до первоздания…

Выло, давилось воем создание,

Рёвом хлестало в каждый собор —

Только б железо изжить из плоти.

Битвы итог наблюдая — поймёте? —

Кожей мороз ощутил матадор.

Грохот толпы отдалился в туманы,