Душой наизнанку - [22]

               нутряным паразитом.

В свою не любила я бездну нырять, но в твоей

Однажды заделалась заживо завсегдатаем.

По полу — ковыль там, по стенам волной — акварель.

«Чужие заметят? Смешно: не проникнуть сюда-то им!..»

В душе твоей пахло нагретым песком, сквозняком

Да дрянью, которая склеит и то, что не клеится,

Да жухлою книжкой, открытой на главке «Закон…»

(Ньютона и Любится. Ох, извините, — Лейбница).

Я, верно, умею в души входить, как в раж.

Не это ли блажь? За неё вы меня отравите.

У мальчика там, в глубине — притаился гараж.

Обычный гараж, а на нём — «Здесь был Бог»

               вместо граффити.

Люби

Люби — назло любому земному замку

(Плоть камня — рухнет, когда бесплотное выстоит!).

Внезапно, не завтра — люби душой наизнанку;

Люби, как весна воскресает, — всецело, воистину!..

Настырно, нескладно, жадно, как напоследок,

На автопилоте, ветром из подворотен —

Люби!.. Близоруко (пожалуй, не следует — слепо),

Чтоб всё-таки видеть мир — но престранным слепком

Со строгих контуров; видеть — абсентной пародией

На сливочность плоских импрессионистских полотен.

Люби!..

Голос милый

(Как пенную небь — парашютина)

Вдыхай! И полнись им, трещи по швам — я прошу тебя!..

Вдыхай! И лети мотылёчком в рассвет пожаристый;

А голос, как воздух, в себе держи — и не выдохни:

Едва опустев, обескрылишься. Помни, пожалуйста:

Всего безвыходней — с грохотом в землю, в вывихи.

…В руинах былого устанешь молчать изувеченным,

Суставно повыкручен ломкой по Безрассудному…

Влюбившись — люби. Доверчиво, долговечно.

Люби — иначе иссохнешь, отцветшим веточкам

Подобно: по-доброму людям редко отлюбливается.

Любить — это как поспеть на последнее судно, на

Поезд последний в преддверии революции;

Укрыться от популяции, лиц, полиции

И сблизиться — прочно. От прочего — отдалиться,

Укрыться в Первичном — от мира, который вещен,

От смертного мира в мирке сумасбродно-мудром…

Любовь — это то, как неистово поздний вечер

Сливается с добрым утром.

Сердце матери

Сердце! В тисках тоски ты пленённым зверем

Скачешь по клетке, на прутья бросаешься люто.

Бьёшься в оковах так яро, что больно звеньям:

Цепи звенят, словно струны расстроенной лютни!..

Жилами пухнешь, плотью ссыхаясь всё крепче

(Не каменеешь — лишь вопреки поговоркам).

…С голоду сердце утрачивает дар речи —

Падает, корчась, горячее тело калеча,

И за решёткой рёбер взвывает волком

В тёмной груди — обречённо, как вьюга в марте;

Волком, который гибнет, недавний воин…

Смолкни, замри да прислушайся повнимательней:

Вещее сердце моей беспокойной матери

Воет в ответ тебе сладким, неволчьим воем,

Лечит овечьею лаской, почуяв неладное,

Сочной волной колокольной с далёких подворий…

Самую силу в песню посыльную вкладывая,

Так, что становится в клетке вас будто двое —

Узников, двое (и это — святая явность,

Коли залог — материнская неколебимость).

Лишь бы ты, сердце иссохшее, не боялось,

Лишь бы, насытившись, с болью ровнее билось.

Зова втянувши носом,

Привстать волк пытается,

Ёрзая яростно оземь сизым войлоком

Брюха. Душенька тушу по клетке волоком

Тащит к свободе агонией дикого танца.

С жизнью расстаться? В тягучую жизнь скитальца,

Словно бы в сладкую мякоть — тёплого агнца,

Сердце голодным до света вцепилось волком,

Мёртвою хваткой вгрызлось, до ужаса живо…

И успокоилось. Стало дышать ровно.

Словно бы всласть надрожавшаяся пружина —

Вскоре затихло покоем. Внутриутробно —

Осоловело уснуло; каждою жилою

Славя спасительность Древнего,

             чудом Дарованного…

Мать моя где-то ладонь к груди приложила,

Греясь от жертвенной плоти дрожащего овна.

Зеркало

Вижу, подруженьке-то — откипелось, отбегалось…

Отгрохоталось внутриголовно, никак?

Из зазеркалья тобою любуется бледность —

Твой молчаливо-ласковый дубликат.

Из-под угодливой глади (какого лешего?) —

Дева (смешливо? насмешливо? — не таи…)

Зрит в тебя, будто бы в корень лица повзрослевшего,

Зрит двоецарствием глаз, что теперь — твои.

Воды застыли над ней, точно их проморозило,

Инеем — пыль расползлась по стеклу поверхности.

Сумрак окутал деву покоем глазетовым,

С нею же нежа твою обнажённую суть.

Вижу, подруженька: узницей звёздного озера

Ты отраженью — себе-то — клянёшься в верности,

Низко склонившись над круглым стареньким зеркалом…

Свечку задуй. Приляг. Постарайся уснуть.

Ночность

Вечность в ночи заперлась на засов

Нежиться в чудесах:

Ведьма с крылами из двух голосов,

Со звёздами в волосах.

Юркнула между зарёй и зарёй

Издревле юная мисс —

Наворожить (только глазки закрой)

Милость длиною в мысль.

Веки сгустишь ты, как жалюзи,

Враз тебе — dream to feel:

Воздух, огнистый, что мон плезир,

Ярче людских текил,

Небо изнанки твоей Москвы

(Точнее, запах его) —

Райство вечностной ворожбы,

Чёртово волшебство…

После заката — ангельский лай

Хочет по тропке дуги.

Знаешь: гуляй, рванина, гуляй;

Беги, Лола Форест, беги!..

Вечность отнежится, снежностью строф

Небо в кровь искусав…

Взор распахни в аритмии часов:

Семь утра на часах.

Травести Поэма

Я. Ширинову

1

Друг, заклинаю: пожалуйста, не раздражайся!

Душу не режь справедливым «ты-в-этом-вся».

Я ведь по правде — до дрожи устала жаловаться,

С горя в плечо тебе скверною морося.

Мы одногодки; мне, жжённой, пора бы прожариться.

Ты же — не мясо и мыслишь, как в пятьдесят,