Душой наизнанку - [19]

Господи! Ты отлучился по важным делам;

Я отучилась лечиться любимым делом.

Тик обрела, однако, на этикет:

Тик — на тактичность латентного мракобесья.

И, как назло, стала слышать всё чаще: «Нет,

Деточка, Бога! Бог — сказочен!»

Бог, посмейся!

Те, кто заврался, верят себе — во вред,

Месиво смысла предпочитая мессе,

Коль разговор зашёл о приоритетах…

Бог, извини, но они с высоты сует

Смотрят при этом глазами попов отпетых,

Так что утонешь, прозревши, в созревших ответах,

Ни одного-то не дав!.. Ты, мой Отче, сед;

Те ж, кто тебя не пускает на свой банкет, —

Серы, что стены в общественных туалетах.

Боже, но есть и такие — кто напролом,

Кто с топорами — в душу мне, в думы, в дом.

Кто не отягощён кандалами приличий.

Знаешь, и голос у этих — трескучий, птичий,

Голос — один на всех, понимаешь, Отче?

Тот, что впивается в мозг, точно лезвие, точен.

Отче, такие толкуют без всяких «деточек»,

Без мракобесно скупых экивоков морали.

Нынче — ворвались… Целую ночь проорали,

На уши ночь поставили, кверху дном.

Что — этикет? Им не надобно этикеточек!

Сами ярлык навесили: «Богохульница!»

Молвили, мол, не знавали таких еретичек.

Чёрно сказали, топорно, не ставя кавычек:

«С Господом, ведьма, толкует? Годок — и скурится!..»

«С Богом нельзя напрямую, мол».

Надо — кривенько?!

«К пасторам топай! К алтарищу — на покаяние!»

Будто мне здесь не видать Твоего сияния!..

Будто не друг Ты мне; можно подумать — я не я!..

Чёрно сказали: «Бросай-ка свои кадрильки,

Где-нибудь только, в языческой Океании,

Боги-де шастают славно в людской грязице».

Ты ж, по словам их, невидан, немыслим, далёк,

И ни за что бы со мною не стал возиться.

Кончили тем, что стихи мне шепчет не Бог!

«Это, мол, акция Боговой оппозиции!..»

К Фаусту — гиперссылку,

Топор — затылку;

Ой, как лезли в бутылку!..

Есть ведь такие, Отче, что напролом:

Ты — по делам. А они — тут как тут. Поделом

Мне, слабосильной, которой ругаться — влом.

«Эту всю муть твою, веришь, нашептывал Бог?»

Верю? Нимало.

Но ведаю.

Им — невдомёк.

Ведаю вдоволь; ведаю, Отче, Господи!

Ведаю, заперта в мыслях своих, в странном космосе,

Где бесполезна и самая мысль о компасе.

Череп — чертог о четыреста четырёх

Чёрных стенах. Я внутри, как в проклятом хосписе —

Тем лишь спасаясь, что мой не настанет черёд

Раньше, чем ты возвратишься. Войдёшь. И на край

Душной постели присядешь. Мой Бог! Ты, Господи,

Будешь дышать, сам душистый, как синяя рань.

Я прошепчу тебе: «Боженька, все мы тут гости-де».

Ты мне ответишь: «Ну так домой — не пора ль?»

Исполин

Лето! Ты помнишь пляску её волос?

Рыжих сентябрьски, купанных в сонном утре…

Им подражая, и небо-то всласть вилось

Медным рассветом — медовым, что эти кудри.

Кудри клубились, порой разлучаясь врозь

Палевыми лучами над пыльным полем;

То — колосилось. Шёл по нему Колосс,

Выше намоленных временем колоколен.

Песнею детской заутреню отбренчав,

Шёл Исполин. Из полуночи шёл, величав,

Тёмное небо румяня теплом касаний:

Словно зарю с пламенистыми волосами —

Доченьку рыжую нёс Человек на плечах.

…

Мир просыпался. И приливал Восток

Кровью к щекам небесным, что за ночь остыли…

Мой Человек рассекал кораблём пустыни —

Время, в котором (как в поле!) не счесть дорог.

андалузский пёс, накошаченный глаз и странная метель. не стихи, а канитель

мне бы — вечности внутриушно.

золотушно — не худо, не бедно,

коль бездушное стало душно,

коли медленное — моментно.

меж моментно и перманентно —

взмах пера, тень крыла внутриглазно…

мне бы — мира за раз, мессой нетто:

что балластно — блестит заразно.

нет мне нот, а не то б — наверно —

я б не телилась голосновно.

для чего чудить внутривенно,

если можно — внутримосковно?

мама. сквозь метель, мама

Небо светлое, как мамины глаза, —

Я гляжу в тебя, как сердцем — в образа.

Небо дует — и сквозит в нутро метель.

С виду — тело я, по сути — светотень.

Мысли путаются, как пути — в пургу;

Отвернуться бы — себя не берегу.

Не сомкнуть очей, когда пурга не вне…

Где-то мама стосковалась обо мне.

Погашенное

Пока девчонкой жизнь в бинокль

Рассматривает свой экватор,

Балконам / облакам / блокнотам

Вверяя эру альма-матер,

Эпоху утреннюю… я

Тебя пою, пойми, по нотам:

Как роль ролей, как мантру мантр,

Пока что в потолок плюя.

Взрослеет жизнь, как всё людское:

В постель — с зарёй, встаёт — с полуднем.

Моргнув, хлебнула грогу скорби

Глазами я: привычным буднем

Экватор жизни предо мной.

Тебя кричу, хриплея вскоре:

Твердь почвы зло трепещет студнем…

Креплюсь душой оплёванной.

Моргну опять. Глаза открыла —

О небо! — вяжет жизнь старухой

Чехол для вечности. Чернила

Пролил мой вечер — мол, унюхай

Сквозь темень самый верный ход!..

Финал. Вершина. Что отжило —

Теперь предстало повитухой:

Терзая сумрака живот,

Наружу из него течёт

Новорождённый свет. Упруги,

Вспухают молниями жилы

На коже небового брюха,

Рябого звёздами с натуги.

И в том младевственном сиянье

Святеет всё. Вздохнёшь — умрёт

И страх, и старость. Только рот

В луне, как в зеркале, поёт

Осанну, точно заклинанье.

Ступени пройдены. Вершина.

В былое снегом раскрошила

Я душу; снег поля покрыл

Низинные. Вперёд, вперёд!..

Уход цветёт любовью сил;

Моей любовью звёздосвод

Плюёт —

да в лестничный пролёт,

который мне дорогой был.

«Я удрала бы до Европы-то…»

Я удрала бы до Европы-то