Душистый аир - [24]

Соскакиваю на землю и принимаюсь махать веником. Окунаю его в ведро и размахиваю, снова окунаю и опять машу изо всех сил. Рубашка вся мокрая, по лицу струится вода, перемешивается с потом. А пчелы и не думают униматься. Я хватаю камень и давай колотить о железку. Далеко разносится резкий металлический звон. Зачем столько шуму? То ли мне хочется оглушить пчел, то ли дать знать нашим в поле.

Пчелиная шапка под летком улья становится все крупнее, и я знаю — скоро отец станет вынимать новые соты, а мне придется держать дымарь.

«А ты не бойся, тогда и не ужалит», — вспоминаю я отцовские слова и мысленно повторяю их сам себе: — Ты не бойся… Не бойся…»

И мне кажется, что на этот раз я и впрямь не буду бояться.

ЛЕКАРСТВО

Я изо всех сил верчу педали велосипеда. Как сел на него за домом, так и не слезу до самого города. Иначе и быть не может — всякий сильный человек, уж коли поставил перед собой цель, упорно добивается своего. Так нам не раз говорили в школе. Да и сам я хорошо знал: хочешь чего-нибудь достичь — стисни зубы и держись… Я должен перемахнуть через все горки. Да не в одних горках дело. Мне многое предстоит, и я должен доказать…

Холм возле деревни Митрулио́няй самый большой. И крутой. Местами пропадает дорожка — рыхлый песок. Колеса увязают, еле-еле вытаскиваю их. Я еду стоя, напрягаю все силы, налегаю всем телом. Пот разъедает глаза, заползает в рот.

А если сейчас собака с хутора примчится? На этом хуторе злющий пес. Как вцепится в штанину да как стащит с велосипеда… Хоть бы не так грохотал велосипед! Вроде бы каждый день его чиню, а все равно громыхает, как последняя развалина.

Въехал! И пес не выскочил. Я весело насвистываю. Мне везет. И дальше повезет. Сегодня, завтра и особенно через месяц, когда мы все снова сядем за парты и передо мной опять затрепещут две белые бабочки — шелковые банты в косичках Леву́те.

В аптеке было пусто.

«Смотри, чтобы никто не видел», — наказывала мама. Я подошел к окошку. Человек в белом халате поднес рецепт близко к стеклам своих очков, а потом взглянул на меня, оттопырил губу и покачал головой.

— Гм…

Я поднял увязанную в платок большую банку и опять вспомнил мамины слова: «Задаром ничего не получишь…»

— Тут я… Мама дала, велела, говорила… это в чай…

Человек крякнул, причмокнул языком:

— Медок, что ли?

— Самый свежий.

— A-a, припоминаю… Твоя мама… Знаю, знаю… Как она сейчас?

— Ничего.

— А я что говорил? Я и ей говорил. Это очень редкое лекарство, но оно чудеса творит.

Потом он оглядел полки, уставленные склянками и бутылочками, и добавил:

— Забегай после обеда! Не к спеху же?

В городке у меня было много дел. Все — важные, поэтому, выйдя на улицу, я стал раздумывать, с чего же мне начать. Нужно было слетать в хозяйственный магазин, но он был далеко, — ну его, после обеда заскочу и куплю себе нож. Да еще новую лампочку для велосипеда. А пока… — Я проехал через площадь и повел велосипед по улице Ва́йсю. Одна рука на руле, другая в кармане штанов. Иду, глазею по сторонам. Будто впервые вижу раскидистые старые липы, дома, груды развалин. Их становится все меньше, развалин этих. На их месте вырастают новые дома. Но сегодня меня интересует один желтый домик, совсем маленький, под жестяной крышей. Он стоит отдельно от всех в самом конце улицы, на обрыве. Внизу течет Неман. Только отчего это я вдруг замедлил шаг? Я же наверняка знаю: Левуте дома нет, она в деревне. Просто зайду убедиться, что ее нет. Я бы даже не хотел, чтобы она сейчас оказалась дома. И вот я прохожу мимо, поглядывая вполглаза на окна, дворик.

Возле калитки я останавливаюсь. Наклонившись, я ковыряю ось заднего колеса. Просто так. А сам все поглядываю на двор. Вот вышел какой-то человек. Без шапки, в солдатской гимнастерке. Это, должно быть, брат Левуте, тот самый, что весной с фронта вернулся. Я его не знал, но слышал, как говорили. Даже имя его мне было известно — Казис. Настоящий фронтовик, до Берлина дошел. Левуте не раз хвастала, что у него орден есть. Казис сел на лавочку под вишней, развернул газету. И больше ничего. Жуть до чего интересно было бы, если бы вот сейчас выглянула в окно Левуте. Или выбежала бы во двор. Но ее не видать. Хорошо, что Левуте еще не вернулась из деревни. Очень даже хорошо…

По узенькой тропинке я спустился на берег. Положил велосипед на траву, скинул ботинки и пошел к воде. Посмотришь — она гладкая, точно застыла в этот погожий летний день. Если не знать, не угадаешь сразу, в какую сторону течет река, — синяя гладь с отражающимися в ней клочьями облаков неподвижна. Очень тихо, только где-то вдали, в городке, гудят машины.

Я раздеваюсь. Остаюсь в одних трусах и для начала кувыркаюсь через голову. Эх, мне бы так — жить на реке или на озере! А то вся-то радость — мелкое болотце. Разве в нем искупаешься? Черная тина, полно лягушек, вода затянута зеленой ряской. Хорошо другим ребятам — у кого лес рядышком, у кого речка. А иногда озеро и лес на берегу или река, а чуть поодаль бор. То-то они и плавают, как рыбы, бегают, как косули в лесах. А у меня что? Вокруг одни поля. Ольшаники, кустарники. Наше село славится своими певцами. Говорят, у меня тоже ничего голос. Даже Левуте это говорила, когда учитель отбирал ребят для хора. Подумаешь, голос! Велика радость… Я и неповоротливый, и в воде как топор. Вот быть бы и певцом хорошим, и плавать прилично, и бегать!