Душа убийцы и другие рассказы - [9]

Когда отстегивал пуговицу, дареный щегол неожиданно выпорхнул. Кошин инстинктивно шатнулся, ненароком отклонив жесткий упор — выстрела не последовало. Сейчас, сейчас именно, пока ствол в стороне, нужно действовать! Он присел, напружинившись, и… не смог.

Огромный человек глыбился, не шелохнувшись. Огромные ноги, широченная грудь, длинные руки — от него веяло таким страшным спокойствием, что Кошин обмяк. Да и когда дрался в последний раз? Когда поступал? Большой и подвижный, нахально-веселый и вовремя отступающий, современный городской человек — когда случалось бывать в таких ситуациях? («Ах, Галочка, — говорил белокурой девчушке, чуть не вдвое моложе его, — нет, в наше коммуникабельное время ни деньги, ни связи, нет, нет, нет! Все решает другое! Тайное оружие избранных — обаяние! Но что есмь оно? П-с-ст, ответа не найдено! Обаяние — оружие современного индивидуума в безликой толпе!»)

Обаяние… Но разве возможно воздействовать обаянием на бронтозавра?

…Человек вновь зашагал впереди, Кошин брел за ним в полуобморочном состоянии. И в голове вертелась круговерть совершенно посторонних мыслей и образов. Вновь вспоминалось, как, прикоснувшись к Галке коленом, отрубал Виктора, словно проснувшегося, взревновавшего: «Хочешь узнать, что там есть, на той стороне? В чернеющей бездне, куда вход открыт и обязателен каждому, но выхода нет?..» Мальчишка! Кошин брал в руки девичью ладошку и, мимоходом лаская, выискивал линию жизни: «У нас с вами, Галочка, длинная жизнь, и до чернеющей бездны, — подмигивал обожженному Виктору, — еще много любви!»

Много любви… П-с-ст, стерва память!

Вдруг вздрогнул: птичка вылетела! Если верить примете — улетела душа. Чья душа? Девицы? Или?.. Внезапно понял ужас своего положения. Увидел как бы со стороны, как его ведут неизвестно куда, один спереди, другой сзади — конвой! Что, Кошин, с тобой! Действовать, действовать! П-с-ст, прежде всего — разобраться. Что нужно им? Ограбить? Так уж ограбили! Убить? Но зачем? И за что? И вновь Кошин слегка ободрился.

— Ребята, — спросил, — вы не ошиблись? Я — Кошин из общества распространения знаний. Ценностей нет, на мозоли вам, кажется, не наступал!

Ни звука в ответ. Мерный шаг и молчание.

— Ребята, передохнуть дайте! Стер ногу в ботинке!

— Ботинки сымай! — резко остановился вожак, и Кошин опять ткнулся лицом в жесткую обширную спину.

— Сымай! — послышалось сзади, — и ботинки!

Ботинки? В памяти ворохнулись какие-то полузабытые ужасы, из книг о войне. О том, как, прежде чем отправить на небеса, случалось, снимали обувь с живых. Заранее, так сказать.

— Часы тоже, штаны! И рубаху!

Опускаясь к ботинкам, в который раз Кошин подумал: какой удобный момент! И даже подобрал локоть, чтобы упасть на бок и кувырнуться и броситься в воду, но… знал, что к действию не способен. И, от натуги краснея, рвал шнуровку ботинок, балансируя ногой на камнях, стаскивал брюки, ругая свою прошлую жизнь, в которой не было решительных ситуаций.

(— Нет! — кричал Виктор, ревнуя Галину, — если жизнь коротка и ничего из задуманного не успеть, то тогда зачем это все? Неужели мысли мои, чувства мои пропадут безвозвратно? Или что-то все же останется? Какое-нибудь особое дрожание электронов?

Мысли его, чувства его, смех!

Вот тогда Галка и высказалась по поводу мыслей, которые передаются, минуя общение. И где услыхала?

— Вздор это, — отрезал Кошин, прикидывая, взрослая она или еще не обученная, — от мыслей никаких волн не бывает!

Но этот обугленный Виктор:

— А вдруг в чернеющей бездне что-нибудь есть? Дрожание электронов?)

— Нет! — закричал Кошин, вцепившись в ботинок. — Не хочу! Ничего не успел!

— Идем, — буркнул вожак. И опять Кошин готов был поклясться, что угрозы в его голосе не было!

— Там нет ничего! Пустота, гниение, тьма! А дети? Семья, жена, дети, которые станут сиротами!

— Идем, — повторил ястреб за вожаком. И толкнул Кошина в спину. Но тот не мог сдвинуться с места.

Не мог сдвинуться с места. А что делать? Был кинофильм. Там подняли винтовки. Человек, приставленный к стенке, зарыдал, зацарапал ногтями лицо, упал на колени, пополз, в слезах и крови, к палачам. Его поднимали, еще и еще, ставили к стенке, но человек всякий раз падал и извивался в грязи.

Его не убили. Палачам, которые не были профессионалами, стало противно. Ушли.

Это тоже был выход. Не Бог весть какой, но все-таки выход. Однако Кошин не мог и упасть. Казалось бы, проще всего подогнуть ноги, свалиться мешком и обмякнуть.

Не мог.

Безволие.

— Подсобить? — послышался, словно бы издалека, голос.

— Пожалуйста… Не могу, — лепетал. Язык — единственное, что еще повиновалось ему. — Не могу сделать и шагу.

Его подтолкнули. Безвольно обвил он руками могучую шею, безвольно распластался на круглой широкой спине, ощущая упор орудия в позвоночник, как поддержку.

Смачно зачавкала грязь под ногами огромного человека, вот послышался гулкий стук, словно бы пошли по деревянным мосткам, но Кошин по сторонам уже не смотрел, покорившись воле чужих людей.

Так вот как она действует, программа самоуничтожения в критических ситуациях! Когда кролик замирает перед пастью удава, когда человек, качаясь над пропастью, делает шаг в бездну. В бездну! Будто движимый любопытством, что там есть, на той стороне!.. Но стоп! Чьи это слова?