Дурнушка - [17]

— Смотрите, чтобы вас волки не съели! — шутил на вокзале Вива, негодовавший на моего мужа за то, что он решил запереться на долгие месяцы в деревне.

Решено было, что они с Лили приедут к нам летом, а также и милая Кити, погостить.

С третьим звонком мы поспешили в купе, сплошь заваленное букетами и ящиками конфет, неизбежным приношением друзей.

— A bientot,[11] Тася! — кричала мне Лили, кивая хорошенькой головкой.

— Милая! — чуть слышно шепнула мне моя новая подруга, Кити.

Ее глаза были влажны.

Поезд тронулся. Оставшиеся на дебаркадере закивали головами, закричали последние приветствия. Я стояла на площадке перед дверью вагона и весело улыбалась толпе провожатых. Мне было и жалко, и радостно в одно и то же время покидать холодный город, где я так печально провела лучшие годы своей юности. Позади меня осталось теперь все пережитое мною — хорошее ли, или дурное, но уже промелькнувшее мимо. Впереди «нечто» неведомое и неизбежное манило издали своим таинственным и загадочным взором.

«От нас, женщин, зависит счастье семейной жизни», — послышались мне сквозь гул колес и шум локомотива слова сказанные tante Lise.

«Да, да, я завоюю мое счастье, если это зависит от меня только!» — мысленно воскликнула я и, доверчиво улыбаясь подошедшему мужу, вошла в вагон.

Часть вторая

I

Ласковый, теплый февральский вечер нежно дохнул мне в лицо, когда в сопровождении мужа, я вышла из вагона на маленькой станции не доезжая Курска.

Полтора суток, проведенные в дороге, промчались, как сон.

Сергей был такой предупредительный, заботливый и добрый. Что-то сердечное, родное проглядывало в его отношениях ко мне. В первый же вечер, проведенный с ним в вагоне, я рассказала ему о своем отце, о котором еще никогда ни с кем не говорила.

В Москву мы приехали ранним утром и, не останавливаясь ни на час в старой русской столице, поспешили на Курский вокзал.

Около одиннадцати часов вечера поезд привез нас на станцию «Колонтаевку», в трех верстах от которой находилось имение Сергея.

За нами выслали лошадей, чудесную серую в яблоках тройку. Круглолицый парень-возница, сидевший на козлах, широко осклабился, завидя Сергея.

— Честь имею поздравить барин, — приветствовал он мужа и, ударив вожжами по спинам застоявшихся лошадок, пустил их быстрой рысью.

— Что, няня здорова?… А Аким Петрович?… А батюшка? — с участливым любопытством осведомлялся муж, весь подавшись вперед своей стройной фигурой, чтобы хорошенько расслышать то, что говорил кучер.

— Слава Богу, все здравствуют, Сергей Вадимович. Анна Степановна наказывали завтра в слободу сходить к батюшке, чтобы, значит, молебен отслужить… Эй вы, соколики! — неожиданно прикрикнул он на лошадей.

Ровная и белая, как скатерть, дорога мягко стлалась среди полей, покрытых сплошной пеленою снежных сугробов. Где-то далеко впереди мелькали яркие точки многих огоньков.

— Это Насиловка, наша слобода, — пояснил Сергей, уловив мой взор, прикованный к огненным точкам.

— Ась? — повернул к нам улыбающееся лицо возница.

— Не тебе — правь, голубчик. Я молодой барыне объясняю, где наши места находятся, — ласково сказал ему Сергей, и, протянув руку вперед, в противоположную от огней сторону, добавил, — а вот и «Довольное».

Я посмотрела по указанному мне направлению. Благодаря светлой лунной ночи, можно было различить группу деревьев, темным пятном выступавших в стороне от дороги. Чуть заметная полоса света пронизывала их таинственно-молчаливую чащу.

— «Довольное»… — эхом повторила я за мужем и невольно мысленно прибавила себе, — моя тихая пристань, мой очаг, где я должна буду положить начало прочному семейному счастью, о котором говорила tante Lise.

И мне вдруг стало страшно от близости этой пристани, этого неизвестного близкого будущего, прикрытого от меня непроницаемой завесой судьбы. Все там, за этой группой деревьев темнеющего парка, закрывающих своими ветвями старое гнездо водовского рода, было мне чуждо и незнакомо. Ведь ни няни, выходившей два поколения, ни старого управляющего, полвека прожившего в этом неведомом мне «Довольном», я не знала, как мало познала, в сущности, и человека, везущего меня в свое родовое гнездо и соединенного со мною тесными узами брака.

Но его я любила беспредельной большой любовью, и это мое чувство к нему как бы сближало меня с ним легче и тесней.

Лошади, усталые и разгоряченные быстрым бегом внезапно остановились у крыльца. В доме замелькали приветливые огоньки, забегали люди. Кто-то выскочил на крыльцо и с плачем повис на руках Сергея. Откуда-то со стороны флигеля бежал старичок-управляющий, размахивая руками и крича нам что-то издали, чего мы не могли ни понять, ни расслышать в общей суматохе. Эта встреча и волновала, и смущала меня, как волнуют и смущают обыкновенно такие встречи с незнакомыми людьми. Две борзые, Бог весть, когда и откуда выскочившие, с ласковым взвизгиванием кинулись к Сергею. А он целовал единовременно и няню, и Акима Петровича и здоровался с прислугой, и гладил собак, и, казалось, вовсе забыл в эту минуту обо мне. А я стояла, одинокая и беспомощная, на крылечке, занесенном снегом, и чувствовала себя ненужной и чуждой всем этим людям, бурно приветствовавшим моего мужа.