Дурнушка - [16]

— Elle est dans son avantage,[10] — согласилась и tante Lise, а Кити молча крепко обняла меня и поцеловала.

Милая Кити! Я особенно полюбила ее в эти дни. Накануне, вечером, она сидела у меня. Мы с нею долго говорили по душе. Кити всегда сочувственно относилась ко мне, теперь же в ней проснулась какая-то особая заботливость и ласка к сиротке Тасе.

— Как грустно, что у вас нет матери, — говорила она, — замужество для нас, девушек, самый важный шаг в жизни, и так, должно быть, горько не видеть в такие значительные минуты жизни такого близкого и дорогого существа! Верьте мне, что я сочувствую вам всею душою, дорогая Тася!

Помогая мне сегодня одеваться к венцу, прикалывая своими тонкими аристократическими пальцами белые волны тюлевой фаты, она поминутно ободряла меня, то улыбкой, то ласковым возгласом, полным родственной нежности.

Как я была благодарна ей, этой милой девушке, за ее ласку — я, лишенная по моему сиротству обычного материнского благословения в этот день!

Когда под руку с Вивой я вошла в ярко освещенную церковь Мариинского дворца, мне стало вдруг невыносимо жутко.

Певчие, в парадных контушах, стройно и мелодично выводили обычный концерт: «Гряди, гряди, голубица», и эти звуки плавной и красивой волной уносились под высокие своды дворцовой церкви. Пышная толпа нарядных дам, сановников, увешанных лентами и орденами, мои блестящие шафера — все это собралось сюда, частью, чтобы участвовать при обряде, частью, чтобы посмотреть на меня и на моего жениха. И мне было нестерпимо жутко и стыдно под жгучими молниями перекрестных взглядов и улыбок. Никогда еще, казалось мне, мое безобразие не могло бы выступить так рельефно, как теперь. Никакие прически, никакие наряды не могли скрыть то, чем так безжалостно наградила меня судьба. Моему болезненно напряженному слуху, казалось, даже слышались отдельные возгласы откровенного изумления по адресу моей неблаговидной внешности.

А рядом неуместно заботливая Лили шептала мне своим звонким голоском:

— Не забудь первой встать на коврик, Тася.

«Зачем? к чему? на какой коврик?» — вихрем пронеслось в моем мозгу. И я тут же вспомнила старое поверье, что тот из брачущихся, кто войдет первым на кусок розового атласа, тот и будет главою в супружеской жизни. О, мне этого не надо совсем!

Я ничего не понимала, позабыв все напутствия кузины, пояснявшей мне в сотый раз то, что я должна была делать во время обряда. Я даже забыла в эту минуту о том человеке, который сейчас, сию минуту будет признан моим мужем перед лицом церкви и этой нарядной, пышной толпой. Как ни странно, но впечатление, захватившее меня при входе в храм, заслонило в моем сознании даже его образ. Точно действующим лицом этого жизненного эпизода была одна я, а он, мой дорогой, милый, был только неизбежным дополнением венчального акта. И только когда священник торжественно подвел кого-то близко-близко ко мне и, соединив наши руки, повел нас за собою к аналою, только тогда моя мысль прояснилась в отуманенной голове и я поняла, что рядом стоящий «кто-то» — мой муж перед людьми и Небом; что он, а не кто другой, поднял во мне мое до сих пор приниженное самолюбие, уравнял меня с другими, имеющими право на любовь и счастье, и показал всей этой праздно глазеющей толпе, что я достойна его чувства, достойна его выбора.

Горячая волна безграничной любви, смешанной с благодарностью, захватила меня. Сладкое умиление наполнило сердце.

«Возложил еси на главы венцы», — выводили, между тем, певчие на клиросе, и это пение радостным и стройным эхо откликалось где-то в глубине моей души.

При обмене колец мои пальцы коснулись руки Сергея, и я почувствовала умышленное пожатие его руки. Он как бы хотел придать мне мужества. Слезы безграничного счастья навернулись мне на глаза.

И тут только я решилась взглянуть на мужа. Он был серьезен, бледен и, казалось, волновался не менее меня, но при виде моего просветленного, счастливого лица чуть-чуть улыбнулся мне в ответ и вторично пожал мою руку.

Обряд кончился.

Мой муж подал мне руку и мы пошли на амвон принимать поздравления приглашенных гостей.

XVII

Я благословляла Сергее за то, что он не поддался увещаниям tante Lise и, вместо предлагаемой поездки за границу, решил увезти меня в свое имение, находящееся в Курской губернии, ссылаясь на разом обуявшую его лихорадку работы. Мне так хотелось посмотреть его гнездышко в глуши.

Большая часть приглашенных собралась на вокзал проводить нас. Tante Lise простилась со мною дома.

Что-то похожее на ласку мелькнуло на миг в ее строгих глазах, когда она перекрестила меня в последний раз, напутствуя на неведомый путь моей супружеской жизни, но только на один миг. Она тотчас же оправилась от непривычного ей порыва и заговорила своим обычным сухим тоном светской дамы.

— Помните, милая Тася, счастье семейной жизни зависит вполне только от нас, женщин! Постарайтесь же устроить его прочно и твердо!

— Постараюсь, ma tante, — целуя ее сухую руку, произнесла я и тут же горячо поблагодарила ее за все ее заботы обо мне.

Все-таки, несмотря на свою сдержанность и внешнюю сухость, tante Lise по своему любила меня.