Дурман-трава - [36]

— Надо, Родя, надо… Нет у нас другого пути…

— Верно-то, верно, рассудком-то я согласен с тобой, а вот душа не соглашается… Явка с повинной нам, конечно, на пользу зачтется… — Родька посмотрел на Терешу, умоляюще попросил: — Ну, хоть малость погуляем, Терех? А?

Тот промолчал.

— Хочу я в метро посидеть на скамеечке. Так давно я не спускался под землю на эскалаторе. Люблю я метро, чисто там, уютно. Сиди себе целый день на станции Невский проспект… Люди идут, идут… Нет… Надо мне туда, Тереха, позарез надо… Одну женщину мне надо повидать. Один взгляд бросить, и все, больше мне ничего, Тереха, весь я закис в доме нашего отдыха.

— И мне надо, Родька, — Терентий вздохнул, — но нас там тоже прихватят. Не сидеть в метро, а успеть бы за это время искупить и побег наш, и все…

— Это как же, чтоб срок скостили?

— Я не о том, Родя… Просто долго придется заниматься не своим делом, отсидеть ведь все равно придемся… Состояние души поправится, совесть прояснит. Постой, повтори, что ты сказал…

— Что сказал? Срок, говорю, скостят, если что нибудь полезное сделаешь, так я подумал…

— Идея хороша, Родя. Замечательная. Ведь точно, если совершить что-нибудь великое?

— Тогда выйдет, что и бежали, чтобы совершить. Да, Тереха?

— Да, да, Родя, все так, — сказал Терентий взволнованно. На душе вроде полегчало. Уютная комнатка с зеленым столом и мольбертом будто приблизилась. Ему даже показалось, что уже сейчас он ощущает запах красок… Терентий, возбужденно лузгая орехи, смотрел на Родьку бессмысленным взглядом.

— Ты чего? — удивился тот.

— Есть у меня одна мыслишка, Родька, денежная, очень денежная. Ты даже не поверишь — горы денег! Золото, Родя… — Терентий возбужденно смотрел перед собой на кедры, чистое небо, снег, на Родьку.

Родька икнул.

— Так говори!..

Терентий медленно осмотрел Родьку с ног до головы, будто прицениваясь. Тот даже скривился, увидев такой взгляд.

— Ты что задумал? Не рехнулся ли, Тереха?

— Когда к большой зимовке доберемся, с Сухарем увидимся. Без него эта затея может не получиться, слишком тяжело будет. Он нужен, хоть и сволочь.

— Грабануть Сухаря? — крикнул Родька. — Во даешь! Его стоит, гада. Только я с валютой дела иметь не хочу, — весело пропел Родька.

— Там поймешь, не будем спешить… А пока надо добраться до большого зимовья, все хорошо обдумать. А дело, Родька, чистое, честное, зуб даю, хорошее дело! И в этом нам поможет, ты даже и представить не можешь, Родька, моя женка. Она теперь близко от нас. Не в смысле дела, но деньгами для его осуществления, снаряжением… Это точно. Пока же не будем спешить… Скажу только, что Манка в этих краях живет, да ты и сам знаешь, видел ее во время свидания. Нет у нее никого на свете — я да мой сын. Меня она, может, и до сих пор любит. Она учительницей в леспромхозном поселке… Ну ладно, не об этом сейчас… Как-нибудь еще поговорим. Как сейчас она меня встретит?

6

На перевал в Раздольную долину добирались до полудня, потратив на три километра пути несколько часов. Когда поднимались, слышали лай собаки, принесенный издалека утренним ветром.

На седловине торчали из сугробов малахитовые горбы обнажений, выветренные сквозняком. Воздух напружно давил в грудь, дышать было трудно. Из-за близкой скалы выползло яркое солнце — открылась ослепительная, замурованная в снега Раздольная долина. Слева и справа ее склоны окаймляла темная гряда лесистой тайги. Громадные пихты, кедры, сосны, ели в той долине, казалось, вздохнули, освобожденные утренним упругим ветром от снежных спудов. Будто ожив, дышали они могучей кроною, шевеля синевой ветвей. От них плыл прогретый хвойный дух. Внизу по дну долины тек меж камней прозрачный ручей.

Глубоко проторенная Сухарем снежная тропа вела в глубь долины по ручью, местами уже изъеденная горячим солнцем, подмытая весенним таянием. Ветром, летевшим из южных долин, донесло до перевала запах дыма.

К концу дня увидели дым, им отчетливо был слышен теперь и лай собаки.

Терентий волочил Родьку, глубоко зарываясь в водянистый талый снег. Дым не пугал, грел сердце; кто, кроме Сухаря, мог быть сейчас в этом непролазном краю тайги, вот только лай собаки казался неуместным, навевал беспокойные мысли.

— Приблудная, — решил Терентий, — или кто-нибудь из охотников застрял с промыслов в большом зимовье до прихода геологов.

— Тереша, а может, Сухаря повязали, и пост выставили? Может, это овчарка ихняя брешет?..

— Куда теперь деваться, Родя. Пост так пост, и то лучше, чем с голоду в снегу дохнуть, — отвечал он спокойно, без боязни.

Русло ручья, ставшего уже довольно широкой рекой, делало за редким перелеском поворот — оттуда несся грозный, басистый рокот водосброса.

— Вот и подходим, Родь. Потерпи, помокни еще чуток, — Терентий обернулся к лежащему на волокуше Родьке. — Слышь, иль ты вымер?

— Слышу.

— Там, где шумит река, — большое зимовье.

Скоро с высокого крутого поворота реки проглянулась просека, ведущая напрямик к широкой поляне. Дым шел из избы, крытой позеленевшей щепленой доской. Отсюда, с бугра, было видно, как парит зелень крыши под горячим солнцем.

Подошли ближе. Ухоженная изба отапливалась не по-черному, как прошлая избушка. Поставлена она была на высоком левом берегу неподалеку от водопада. Поодаль виднелись навесы из горбыля, а ближе к реке Терентий приметил небольшой сруб.