Дурацкое пространство - [16]

Я не прав? Говорят, да.

Поспорите?

* * *

Вообще-то задолбало. Страная скульптура на улице Авангардной (вот тоже название придумали): одна бетонная стрела влево, другая, повыше, направо. Куда? Ладно, — куда, еще можно понять. Но зачем?

Я выхожу на свою улицу. Мне все по барабану.

Моя.

Улица.

* * *

Сигнал. Говоришь, он четким и конкретным должен быть. Да — нет. А знаешь, как это утомляет, это дерьмовое шоу насекомых? Гребаные. Жаль будущие поколения — впрочем, что жалеть? Они ведь примут это как должное, зеленый свет будет сменяться желтым или красным четко, как самка, готовая, либо не готовая к совокуплению. Красный — зеленый. Кретины, вам не понять, что такое инерционность. Вы просто никогда не видели — то есть не обращали внимания на то: лампа — лампа разгорается как бы нехотя, потом начинает светить через линзу, спрашивая машиниста: ну что, поедешь? А я вот захочу и запрещу. Иногда работает желтый с зеленым, что говорит о том, что дальше — только желтый, а там уж и до красного недалеко, тепловоз промахивает под некий. Ему предстоит желтый — желтый мигает. Локомотив свернет и, может быть, встанет на запасный путь. Икаю, словно дурак. Как такое может быть? Понимаю, как они устали. Куча светофоров куда хуже сокровищ Буратино. Им бы только закончить смену и смыться, доехать пассажиром, доплестись до койки и рухнуть на топчан — ага, любовь, говорите, а завтра будет то же самое. Бесконечные рельсы. Держа клапп-камеру в кармане, я выгружаюсь на станции с граффити. Как всегда, невесело. Мне плевать. Я иду. Дорога уходит наискосок. Где я? Зачем сюда пришел?

Зачем взял фотоаппарат, это убогое, паршивое фуфло? Компактная камера, творение Истмена, уставшего от жизни; тасмовская пленка проворачивается с подозрительным скрежетом — еще один неаккуратный поворот зубчатого маховичка — транспортировка из каких-то непонятных соображений однорядна — возникает риск порвать все свои художественные замыслы и, потоптавшись (темноты нет), поехать домой. А как поступить иначе?

Делать нечего, я снимаю, покручивая колесико как можно осторожней. Поворачиваюсь на семьдесят пять градусов — да, пейзаж. Достали. Все равно Маргариты нет. Зачем себя обманывать? Я бреду мимо бесконечного состава — эти китайские тачки кому-то предназначены. Не мне. Не нам.

Зависть?

Нет, я об том дерьме не думал.

Перестал даже думать о Маргарите.

Вломился в автобус — видимо, я был свиреп настолько, что хомячок так называемого женского пола не осмелился подойти ко мне и задать традиционный вопрос. Я проехал две остановки. Вышел.

Где Маргарита?

Может быть, что-то есть на телеграфной ленте?

Пусто. Где Маргарита?

Снова сходил, опять скрежет ключа. Металлическое изделие еще не довернулось, а я уже знал, что это совершенно бесполезно.

Как?

Как, твою мать?

Понял, как.

Чертово дебильное пространство ее поглотило. Трахнутое на хуй пространство. Я ненавидел этот мир. Этот ебаный грязный хуев мир. Мир, блядь, который сожрал Маргариту. Я знал, что подобным дерьмом все закончится.

Суки. Затрахали.

Я вышел и доперся до молочника. Взял не более-не менее — три пакета кефира. Этот подонок еще ухмыльнулся.

Дождь сволочно мочил. Мне было противно. Я убил башку пакета и присосался.

В кефире было что-то не совсем. Да и вообще это был не кефир. Малая стремительно падала за серый дом старой постройки, той, еще довоенной. Большая находилась где-то, по видимому, в надире. А мне было глубоко плевать.

Я сидел на поребрике, скинув наконец-то сандалии и наплевав на все. Отхлебнув, я понял.

Это был какой-то алкоголь.

Решил пойти в лабаз и набить этому деятелю морду. Шутка? Ни черта себе шутка!

Ну, блин, умник.

Потом я успокоился. Пошел домой.

Как я доплелся — тема для романа. Очень кружным путем шел. Вместо того, чтобы пойти прямо, зачем-то пошел латинской буквой L. И как-то дошел.

* * *

Я лежал. Рычал холодильник. Что не так и — а! — я же не положил туда это хреново дерьмо. Порнография какая, надо встать и определить. Завтра на работу не нужно, я так решил.

Кот не мяукал — он давно сдох; растения занимались своим ростом. Где-то вставало солнце. Странно как-то было.

Замок заскрежетал. Ерундовина, не верю.

Маргарита нашаривала тапки. Я слышал эти звуки.

Какая-то измена.

Я въехал в подушку и прорыдался. Конечно, коротко, так, чтобы Маргарита не успела заметить.

Шорох. Она надевает халат. Я не знал, как быть с мокрой непонятно чем-то набитой дрянью.

— Знаешь? — сказала она. — По-моему, вся эта научная фантастика — бред собачий. — Она пошла в душ, затем вернулась; на ее голове был похабный белый тюрбан. Вот восточная ты моя подруга, подумал я.

— Кстати, — любуясь собой в дурацком трюмо, которое я то и дело собирался выкинуть, но все как-то не получалось, она спросила, — а выпить-то у тебя что-нибудь есть?

— Конечно, — я подпрыгнул, как заводной заяц, игрушка — новая? — паяц, любитель фантастики. — Есть, ясное дело. — Налил.

— Блин, — сказала Маргарита, — ведь это же кефир, блядь.