Евгений Сапожинский
ЗАЛИВ 9/8
Браузер заработал. Как надо, а не как модно.
Я посмотрел вниз.
Наконец-то пошел дождь.
До ада было недалеко — настолько, насколько может представить себе еще не почивший. Все было очень неплохо — лениво падающие капли, трудолюбиво работающая электропечка (в июне, ну да что ж взять с этого паршивого климата). Было почти уютно.
Окно, обрамленное по-белому — тоже мода, ну что ж, и у меня мода, вернее, привычка — выходить под дождь; к сожалению, у меня нет возможности выходить куда-то там еще; более того, нет возможности даже просто выйти на лестничную площадку. Я скрываюсь. Трушу, говорите? А вы пообщайтесь с моими соседями. Интеллигенты.
Никакой боец не имеет права распускать руки. Только в самом крайнем случае.
Я уж в который раз исследовал путь автобуса. Ладно б он один. Это еще можно было стерпеть. Однако у метро нужно пересаживаться.
Эх, надоело, братцы. Надоело. Сказал бы и покрепче словцо, но вот, сижу тут, на клавиши нажимаю.
В плэере пела Б. Нервы успокаивает. Кому-то нервы успокаивает Бетховен, кому-то Малер, кому-то, даже страшно подумать, Моцарт. Вообще-то Моцарт — на все случаи жизни, так я считаю. Какой же это был кайфовый чел, в смысле клиент, с которым у меня давеча вышел разговор (а дождь все знай работает, что на редкость в кайф)! Моцарта, говорит, хочу! Ладно, будет вам Моцарт, думаю…
Устал. Устал. Хорошо, что был дождь. Он расслаблял. Солнце утомило. Да задрало оно вообще. На кой член это ваше солнце.
Дождь. Как хорошо, когда он не крупный, но и не мелкий, типа мороси — дождь, капли которого выглядят увесисто, долбят тебя по башке — не на манер китайской пытки, а вот так, с некоторой любовью, что ли.
Маршрутка. Хомячкобус. Психоделическая машинка помогает тебе. Еще немного, и начнешь на нее молиться. Дряни, знаете ли. Почему ты не поехал на электричке? Здесь гадко. Гадко потому, что здесь гадко всегда. Здесь другие люди. И все здесь не так.
Даже питие пива выглядит как-то непристойно. Очаг! Детишки, разувшись, насилуют нечто надувное — я проезжаю, мне не нравится это шоу. Похабщина какая-то. Блин. Это чудовище едет. Затрахало, братцы.
Триста двадцать — таков битрейт жизни — ты задыхаешься: атмосфера лишена кислорода. На тебя постоянно орут. Ты всегда виноват. Знаешь, хочется убивать. При всем пацифизме и любви к так называемым людям.
Да будь они прокляты. Сволочи. Вот пишу я всякую муйню, клаву насилую — а почему? Мне просто хочется вылить свой гной. Мерзавцы. Любовь засношала.
Дерьмо мыслишка? С ней я и приехал домой (были, впрочем, и приключения, но о них рассказывать просто в лом).
Дома вышла катастрофа. Чего-то подобного я и ожидал. Что ж, рано или поздно это должно было произойти.
Мне очень хотелось спать. Позволять бессоннице заниматься собой на третьем десятке вполне нормально, даже поэтично, на четвертом спорно, а уж на пятом как-то глупо. Короче: Наташа, соседка (бедная! — да нет, довольно-таки богатая, хоть и ездит не на «Бентли», а иногда даже на маршрутке) — стояла по щиколотку в воде.
Ее засученные синие треники выглядели убого. Босоножки, будучи светлее ее ног, делали нечто в воде — как. Я уж не знаю.
Наташа улыбнулась. Ее улыбка была похабна.
* * *
День или сутки я провел в каком-то подобии сна. Кажется, где-то уже читал об этом: то ли ты спишь (врачи говорят, что так, а не иначе), не поняв — тебе этого не дано понять; потом снова работа. Вот что в ней обламывает. Она ведь тебе нравится в принципе. Но когда ее становится слишком много, задаешься вопросом: а почему я?
Может быть, кто-то ответит на этот вопрос?
Так называемым диффузным сном спят некоторые грызуны. У меня, похоже что-то вроде того. Засыпаю на десять минут, просыпаюсь. Снятся сны. Пугает. По идее, нельзя сразу заснуть быстрым. Я засекал время. Что-то приснилось персонажу, внезапно заснувшему — штамп. Я сплю. В сновидениях разворачиваются такие сюжеты, что начинаешь проклинать обычную жизнь за ее убогость.
Прежде чем у меня состоялся очередной разговор с Наташей, я съездил еще немало раз на хомячкобусе. И каждый раз был настолько отличен от другого, что хоть волком вой. Твари.
* * *
Сам зашел к соседу. В смысле — к мужу Наташи. Извинился. Думал: набьет морду или нет? Не набил. Надо же.
Я ему тоже.
* * *
Она улыбалась всегда. Была разница между ее улыбкой под дождем и тогда, когда светило. Светило светило, я ржу как колобок на носу лисы. А может быть, она просто улыбалась мне?
Почему в этом городе всегда идет дождь? Зимой — зима извращение какое-то, а не зима, весна, осень — понятно; лето — просто издевательство над личностью. «Поменяй личину», — шепчет новомодный сайт. Что-то надоело.
Асфальт темнеет; да и все темнеет, если облить его водой. Барышни с этими (твою мать) ногами почему-то никак от этого не заморачиваются; у них, видимо, есть какие-то свои траектории, идя по которым, они, в весьма открытых туфельках, умудряются не мочить свои самочьи конечности, идя до дома. Слово «самка» происходит от слова «сама». Конечно, она сама.
Мне уже не так мало лет, хочется только одного: чтобы оставили меня в покое. Старость? Не знаю. Наверно. Покорять какие-бы то ни было вершины я могу лишь в переносном смысле. Хотя дай мне ключ от звездолета — я прыгнул бы в кресло пилота и, не раздумывая, нажал бы на педаль акселератора. Лететь. Неважно куда. Увы, звездолетов пока не существует, и я явно не доживу до их появления. Мент (или коп? как их теперь называть на американский манер? Какое же убожество так дешево продать страну и весело хихикать в СМИ, наслаждаясь подлизыванием очка очередного нобелевского лауреата) не знал, как ехать. Мне б его проблемы. Я ему объяснил: сначала заворачиваете направо, потом еще раз направо, потом налево, и тут вы практически на месте назначения. Знаете, куда ехал этот педераст на своей наишикарнейшей «девятке»? В суд. Не иначе, искал правду. Правду со строчной буквы — свою, ментовскую. Правда, как выяснилось, бывает разная — а я по наивности лет до тридцати пяти или более того думал, что она одна. Кал. Выкидываешь пустой флакон из-под духов, озираясь, не спалит ли тебя кто, и взглядом упираешься, естественно, в дико спортивную тачку соседа. Это настоящая спортивная тачка, в которой приходится сидеть в три погибели, а не псевдоспортивная. Класс. Слава богу, он меня никогда в ней не катал. Верх отвращения: на заднем стекле написано белым маркером — «холост». И телефон такой-то. Видимо, он нашел себе подобие жены, поскольку сию рекламу уничтожил полгода бы, если не больше, назад.
