Дурацкое пространство - [13]

Да! — я вспомнил было — ведь я — это я.

* * *

Почему Маргарита не купила проектрор? Обладая такое коллекцией, было глупо подзабрасывать неудачника, вопящего о том, что ему, видите ли, хреново жить.

* * *

До чего же я люблю дождь.

Я себя чувствую художественной проституткой, вроде Сарагины. Она прекрасна.

Захотелось сблевнуть. Превозмог.

* * *

Дождь, дождь. Я его хавал. Пил. Дождь.

* * *

Маргарита.

* * *

Она не купила вот почему систему. Она хотела, чтобы к ней пришли.

Думал.

* * *

Зигзаг, или так, или вот это так же — угол перестает становиться девяноста градусами — когда пьешь, занимаешься таким самоанализом: то ли ты пьешь, то ли пьют тебя. А-а, дэцл все ровненько. Любовь? Как же.

* * *

Маргарита.

Сучья ты башка, любимая кошачья голова.

Люблю.

А ведь все это когда-нибудь закончится.

* * *

Заря чиркнет отсыревшей спичкой по фотоэмульсии неба, и свет будет, и будет день, и я снова стану рабом транспорта, этого города, и рабом самого себя. Я буду так же стоять на остановке, ждать автобуса, а в этом долбаном мире Маргариты не будет. Лучше не было б меня. Будь проклят этот мир. Будь прокляты все эти дурацкие гребаные вселенные. Я хочу жить. Я буду жить. Без Маргариты?

* * *

Закончилось.

По крайней мере, мне так показалось.

Дело было так: я шел; общага справа маячила ночным клубом. Там отплясывала моя бывшая из благоверных.

До чего ж люблю дождь. Я начинаю нажираться и слушать М7. Чего стоит вся твоя жизнь? Идиотская беготня в этой несчастной туманной перспективе? Плутаешь между дубов, а где ты? Чего ты стоишь, идиот? Говоришь, любовь. Где?

И какова тебе цена — тебе, когда ты смеялся, словно дурачок, над картонными придурками? Дождь. Дождь уравняет всех. Он пригладит нас всех, что ли.

Знаешь, он ласковый. Тебе херово — херово, когда ты, как сумасшедший, выпрыгиваешь из окна, и думаешь — да пошла она в задницу, эта осень. Ты начинаешь знать себе цену, о. Врубаешся: архитектура-то, оказывается, очень интересна, злые люди в черном так себе-присяк стоят тут, курят сигаретки, и в общем-то, все не так уж и ужасно. Было.

Я любил Маргариту.

Почему говорю в прошедшем времени? Потому что в дальнейшем вышла полная лажа.

Ее исчезновение было закономерным. Я пускал сопли, как идиот. Нет, нет, нет, нету мое любимой Маргариты. Туман скондерсировался в дождь и наконец-то хлынул. Нет, не хлынул. Пародия. Лет пять, как минимум, не было человеческого дождя, а так, туман. Отвратительно.

Дурацкая морось; ты идешь, не понимая: то ли падающая доля воды, то ли какая-то ерундовина — открыть зонт и нужно стать — зачем? — традиционным пешеходом — может быть, умнее мокнуть.

Умнее, может быть, вломиться в «тридцать четвертую», если в ней, конечно не очень много народа. Сорвать шапку, будто входишь в храм; тут же натянуть на уши довольно-таки громоздкие сонькины телефоны; левый канал обозначен точкой, ее выпуклость кое о чем тебе напоминает. Нажать кнопку. Сначала включится фон, напоминая тебе о бренности. Потом, может быть, зазвучит Бах, если не заест.

Тяжелы аккумуляторы. Свинец.

* * *

Еще на лестничной площадке, позвенев ключами, я понял, что как-то херово в этом несчастном космосе. Мироздание, твою. Маргариты не было. В холодильнике уныло валялась бутылка кефира. Зачем проверял?

Сел на кухне на табуретку и закурил.

Что делать? Спать? Ждать ее?

Очень нехорошее чувство поднялось откуда-то из желудка и ударило в голову. Алармовский сигнал утомил, не успев толком добудиться до мозга. Что-то было явно не так. Рухнул на тахту.

* * *

Но спал недолго. Где Маргарита? Что теперь делать? Идти в полицию? Обзванивать морги? Теперь мне были глубоко неинтересны начинания; планы, куда мы съездим, освободившись от тягот. Мне хотелось разорвать карты.

Карты, эти карты. Сколько раз мы смотрели на них, мысленно путешествуя. «Вот смотри, — говорила она, беря остро заточенный карандаш марки Т, — карандаш затачивал я, — давай-ка поедем сюда». Ничего не имел против этих несбыточных планов. Хотя и не испытывал по этому поводу восторга. Да, это было в кайф: сначала некоторое напряжение мозга, а затем снятие. Маргарита умела меня выключать. Умела выключать сознание.

Надев штанцы и куртку, я вышел на улицу и решил покурить сигаретку.

Тревожно.

И тут я понял.

Я никогда, никогда ее не увижу. Никогда.

Морось, наконец-таки созревшая, сфокусировалась у меня там. В голове.

Никогда.

Нет. Останутся эти деревья, этот дурацкий и бесполезный рельсовый путь, а Маргариты не будет. Не будет, и все. Не будет этих несчастных мостиков, по которым мы ходили, протягивая друг другу руки — мостиков в этом парке — он ведь располагается буквально в ее дворе; выйди, и ты там. Не будет ничего. Потому что без Маргариты, друзья мои, ничего мне не светит. Самоубийство? Нет, мне никогда не нравилась эта тема, да и сейчас — тем более.

Я поплелся на хату.

* * *

По пути возникли некоторые приключения. Магазин на перекрестке Джазовой и Миттерана работал; шоу, блин. Надо ж так назвать долбаный проспект: проспект имени проекта Миттерана. Проект Миттерана; так называется и наша станция; кажется, и этот приют убогих попал в книгу рекордов Гиннеса; самая загруженнная станция в Питере; глупее только понятие термина нарезного батона в нарезке.