Дунай - [155]

Захария Хараламбие, живущий рядом с поселком Миля-23 по старому, имеющему двойную излучину течению Дуная, неподалеку от канала, который ведет в Сулину, охраняет заповедник и пеликанов, всю жизнь он слушает их крики и хлопанье крыльев. Как и у других липован, у него открытое и честное лицо, на котором написана бесстрашная наивность. Дети, обступившие нас, как только мы сошли на берег, ныряют в реку, пьют ее воду, гоняются друг за другом по воде и по суше — для них разницы нет. Женщины разговорчивы и приветливы, держатся они раскованно и по-дружески — подобная манера поведения подтолкнула Чизека к тому, чтобы предаться на страницах романа смелым любовным фантазиям. Дельта — бескрайнее царство течения, жидкая вселенная, которая дарит освобождение и отпускает на волю, мир, где все подобно листьям, что отдаются волнам и позволяют себя унести.

Где кончается Дунай? Его беспрерывное окончание ни имеет конца, конец — не более чем слово. Речные рукава текут сами по себе, избавившись от царственного единства-идентичности, умирают, когда им заблагорассудится, — одни раньше, другие позже, так и справка о смерти освобождает сердце, ноги и волосы от обета взаимной верности. В этом переплетении философ вряд ли сумел бы указать пальцем на Дунай, обуревающая его жажда точности породила бы неуверенный, отчасти экуменический круг, который описал бы в воздухе палец философа, поскольку Дунай — везде и его конец находится на каждом из 4300 квадратных километров дельты.

Бюшинг, как и Аммиан, насчитывал у Дуная семь устьев; в 1764 году Клееман, вслед за Геродотом и Страбоном, насчитал пять устьев; Зигмунд фон Бир- кен перечислил устья с названиями, которые он нашел у Плиния: Hierostomum, или Священное устье, Narcostomun, или Ленивое устье, Calostomum, или Красивое устье, Pseudostomum, или Ложное устье, Boreostomum, или Северное устье, Stentostomum, или Узкое устье, Spirostomum, или Змеистое устье.

Официально из Тулчи выходят три рукава: северный Килийский рукав, в свою очередь, насчитывающий в месте впадения в море, на советской территории, сорок пять устьев; этот рукав несет две трети воды и дунайского мусора; центральный Сулинский рукав, впадающий прямо в Черное море через прорытый в 1880 и 1902 годах канал, облегчивший навигацию и сделавший путь символически прямым и коротким; южный, кружащий и вьющийся змейкой Георгиевский рукав, по которому во всех учебниках принято указывать длину Дуная; строго говоря, есть и четвертый рукав — канал Дунавец, отходящий от Георгиевского рукава и, отступая на юго-восток, тянущийся к большому озеру Разелм, в которое впадает и другой, отходящий от Георгиевского рукава, канал — Дранов.

Вряд ли есть смысл, пытаясь точно определить устье Дуная, отчаянно спорить, как спорят об истоках Дуная; дайте каждому, будь то человек, река или зверь, спокойно умереть, не надо допытываться, как его зовут. Лучше выбрать устье Дуная по названию: если вам по душе вялый, ленивый конец, путь будет Narcostomum; если вас манит возможность в последнюю секунду перемешать карты, достать из рукава туз, — пусть будет Pseudostomum, Ложное устье; стремление быть последовательным и колдовские чары наверняка подтолкнут меня выбрать Священное устье, ведь, как утверждал Зигмунд Биркен, неподалеку от него некогда стоял город Истрополис.

Путаница переходит все границы, так бывает со стариками, забывающими имена и даты, ошибающимися на целые десятилетия и не помнящими, кто еще жив, а кто умер. В любом случае наш выбор будет произвольным, условным, как и подобает эпохе законченного нигилизма; раз истины нет, для ее поиска можно выбрать какой угодно критерий — так устанавливают правила игры в шахматы или дорожного движения. Ведущая в Сулину прямая линия понравится сторонникам волюнтаризма, а то, что судоходность этого пути обеспечили выкопанные каналы, подстегнет любителя «Регуляции». Значит, договорились: Дунай заканчивается в Сулине.

15. В широкое море

Искусство, представляющее собой образцовую знаковую систему, подкрепляет выбор в пользу Сулины. На берегах прирученного Дуная, неспешно и невозмутимо приближающегося к своему концу, стоят на коленях женщины — полощут и расстилают сушиться половики. Ржавые корабли покачиваются на волнах, словно в живом, действующем порту, однако город мирно дремлет, опустив руки, погруженный в долгий апатичный сон, отчего он уснул — никто уже и не помнит. В магазинах и на складах шаром покати — одно сало да консервы, даже на базаре прилавки пусты, горы редиса, которым торгуют на каждом углу, воспринимаются как пародия на изобилие.

Не оставившая заметных следов прерванная модернизация разрушила старый турецкий город, разбросанный между пыльными дорогами, грудами мусора и деревьев; окошки кассы речного вокзала закрыты, несколько человек нерешительно становятся в очередь, не зная, когда можно будет купить билет и можно ли будет вообще это сделать. Солдаты — частично в форме, частично в гражданском, — заняты бесконечными строительными работами. В гостинице «Farul», то бишь «Маяк», можно перекусить, но выпить разрешается только во дворе, куда еду не приносят.