Дунай - [124]

Отсюда, с этого наблюдательного пункта, жизнь кажется пустой тратой времени, некрепкой машиной. Подобно часам, отмеряющим ее развитие, действительность — это зубчатый механизм, равномерно падающие капли, сборочный конвейер, у которого одна- единственная цель — перейти к следующему этапу. Любящий жизнь должен любить и ее механизм, в котором одно связано с другим, испытывать восторг не только по поводу путешествия на дальние острова, но и по поводу бюрократической волокиты, с которой сталкиваешься, меняя старый паспорт на новый. Убеждение, противящееся ежедневной всеобщей мобилизации, — это любовь к чему-то иному, к тому, что больше жизни и что на мгновение открывается взгляду во время паузы, остановки, когда механизмы замирают, власти и целый мир уходят в отпуск и их место на время остается вакантным в смысле латинского «vacare» — отсутствия, пустоты, недостатка, когда есть лишь льющийся сверху неподвижный летний свет. Мир, как говорил Борхес, действительно существует, но почему он должен все время нам досаждать? Ведь нам ничего особенного не нужно, разве что иногда прогуливать школу, не теряя при этом уважения к учителям.

Фигура Луны (понедельник, Lunedì) отворачивается от меня, зато воскресенье (Sonntag), день Солнца (а также богатства и золота, как написано в путеводителе), поворачивается ко мне глуповатой румяной физиономией. Гляжу вниз из окна: баба Анка уже вернулась со свидания и решительно машет мне рукой — слезай. В пивной, куда нам посоветовал заглянуть прохожий, говоривший на немецком диалекте, подают недурные колбаски, хотя вообще-то в Румынии с продуктами плохо.

14. На краю тишины

Бистрица обязана своей славой графу Дракуле — не настоящему Дракуле, которого звали Влад и который сажал людей на кол (его дом показывают туристам в Сигишоаре), а поддельному Дракуле, вампиру из романа Стокера, в котором Бистрица названа на немецкий лад — Бистриц. Так или иначе, я защищен надежнее, чем герой Стокера Джонатан Харкер: баба Анка прогонит любое ночное чудовище и вообще любого, кто попытается навести страх.

Литературные часы романа Стокера безупречны, писателя явно очаровывали механизмы. Кроме того (эта подробность вызывает любопытство дунайского путешественника), в третьей главе граф Дракула расхваливает потомков кочевников-гуннов секеев, к которым принадлежал он сам, рыцарей пограничных земель, которые на протяжении веков охраняли границы от нашествий мадьяров, лонгобардов, аваров, болгар и турок; все секеи были людьми благородными, потому что, сидя в седле, были между собой равны, все любили свободу. Секеи со стародавних времен почти не отличаются от мадьяров; недавно венгерский писатель Дьёрдь Ковач и румынская писательница Лучия Деметриус рассказали о секеях в своих романах. Сборник народной секейской поэзии, выпущенный в 1863 году, называется «Дикие розы». На фоне этих алых роз кровь, льющаяся рекой в фильмах и книгах о Дракуле, кажется подкрашенной водой.

Как пишет в своем романе Стокер, замок Дракулы стоит неподалеку от границы с Буковиной, относящейся сегодня к Советскому Союзу. В 1865 году мастер венского фельетона Фердинанд Кюрнбергер выразил надежду, что в этих удаленных, нетронутых восточных провинциях габсбургской империи родится новая, свежая литература, говорящая на немецком, но впитавшая в себя все цивилизации, варящиеся в этом австрийско-румынско-еврейско-русско-рутенском котле. Девственные виноградники Прута призваны были заменить в австрийских венах усталое и ослабевшее рейнское вино. Мечты Кюрнбергера воплотились в жизнь, когда империи, которую должны были обновить ее восточные земли, больше не существовало; столица Буковины Черновцы превратилась в центр насыщенной многонациональной литературной жизни после 1918 года, когда на сцену вышли Ицик Мангер, фон Реццори, Альфред Маргул-Шпербер, Роза Ауслендер и многие другие. В «Горностае из Чернополя» Грегор фон Реццори, «человек без родины», «полиглот и мастер на все руки», похожий на своих героев, описал со сдержанной и печальной поэзией обманчивый и оттого весьма плодородный Вавилон, ироничную и тревожную игру правды и лжи, которые постоянно меняются местами.

Этого мира больше нет, его самый талантливый голос, Пауль Целан, поведал всю правду о его исчезновении, смерти и онемении. Лирика Целана — крайнее проявление орфической поэзии, песнь, спускающаяся в ночь и в царство мертвых, растворяющаяся в неясном шепоте жизни, ломающая всякую форму — языковую и социальную, чтобы отыскать тайное, волшебное слово, отворяющие врата темницы времени. В наивысших достижениях современной поэзии поэт стремится стать искупителем, взять на себя боль существования и вновь найти истинные названия вещей, стертые ложным языком общения. В окутывающей человека запутанной сети посредников поэт — необычное создание, отказывающееся устроить себе нору среди складок этой сети и отчаянно сражающееся ради того, чтобы порвать сеть, добраться до спрятанной за ней сути существования. Нередко, как в случае Гёльдерлина или Рембо, за это приходится расплачиваться жизнью, поскольку на самом деле за сетью ничего нет, поэт падает в открывшуюся пустоту.