Дума о Севастополе - [13]

Закат мальцом по насыпи бежит,

А с двух сторон, в гвоздиках и ромашках,

Рубашка-поле, ворот нараспашку,

Переливаясь, радужно горит.

Промчался скорый, рассыпая гул,

Обдав багрянцем каждого окошка.

И рельсы, словно «молнию»-застежку,

На вороте со звоном застегнул.

Рванувшись к туче с дальнего пригорка,

Шесть воронят затеяли игру.

И тучка, как трефовая шестерка,

Сорвавшись вниз, кружится на ветру.

И падает туда, где, выгнув талию

И пробуя поймать ее рукой,

Осина пляшет в разноцветной шали,

То дымчатой, то красно-золотой.

А рядом в полинялой рубашонке

Глядит в восторге на веселый пляс

Дубок-парнишка, радостный и звонкий,

Сбив на затылок пегую кепчонку,

И хлопая в ладоши, и смеясь.

Два барсука, чуть подтянув штаны

И, словно деды, пожевав губами,

Накрыли пень под лапою сосны

И, «тяпнув» горьковатой белены,

Закусывают с важностью груздями.

Вдали холмы подстрижены косилкой,

Топорщатся стернею там и тут,

Как новобранцев круглые затылки,

Что через месяц в армию уйдут.

Но тьма все гуще снизу наползает,

И белка, как колдунья, перед сном

Фонарь луны над лесом зажигает

Своим багрово-пламенным хвостом.

Во мраке птицы словно растворяются.

А им взамен на голубых крылах

К нам тихо звезды первые слетаются

И, размещаясь, ласково толкаются

На проводах, на крышах и ветвях.

И у меня такое ощущенье,

Как будто бы открылись мне сейчас

Душа полей и леса настроенье,

И мысли трав, и ветра дуновенье,

И даже тайна омутовых глаз…

И лишь одно с предельной остротой

Мне кажется почти невероятным:

Ну как случалось, что с родной землей

Иные люди разлучась порой,

Вдруг не рвались в отчаянье обратно?!

Пусть так бывало в разные века.

Да и теперь бывает и случается.

Однако я скажу наверняка

О том, что настоящая рука

С родной рукой навеки не прощается!

И хоть корил ты свет или людей,

Что не добился денег или власти,

Но кто и где действительное счастье

Сумел найти без Родины своей?!

Все что угодно можно испытать:

И жить в чести, и в неудачах маяться,

Однако на Отчизну, как на мать,

И в смертный час сыны не обижаются!

Ну вот она — прекраснее прекрас,

Та, с кем другим нелепо и равняться,

Земля, что с детства научила нас

Грустить и петь, бороться и смеяться!

Уснул шиповник в клевере по пояс,

Зарницы сноп зажегся и пропал,

В тумане где-то одинокий поезд,

Как швейная машинка, простучал…

А утром дятла работящий стук,

В нарядном первом инее природа,

Клин журавлей, нацеленный на юг,

А выше, грозно обгоняя звук,

Жар-птица — лайнер в пламени восхода.

Пень на лугу как круглая печать.

Из-под листа — цыганский глаз смородины.

Да, можно все понять иль не понять,

Все пережить и даже потерять.

Все в мире, кроме совести и Родины!

1978

Ночная песня

Фиолетовый вечер забрался в сад,

Рассыпая пушинками сновиденья.

А деревья все шепчутся и не спят,

А деревья любуются на закат,

И кивают, и щурятся с наслажденьем.

«Спать пора», — прошептал, улыбаясь, вечер,

Он приятелю синим платком махнул,

И тогда, по-разбойничьи свистнув, ветер

Подлетел и багровый закат задул.

Покружил и умчал по дороге прочь.

Сразу стало темно и пустынно даже.

Это в черных одеждах шагнула ночь

И развесила мрак, как густую пряжу.

И от этой сгустившейся темноты,

Что застыла недвижно, как в карауле,

Все деревья, все травы и все цветы

Тихо-тихо ресницы свои сомкнули.

А чтоб спать им светло и спокойно было

И никто не нарушил бы тишину,

Ночь бесшумно созвездья вверху включила

И большую оранжевую луну.

Всюду блики: по саду и у крылечка,

Будто кто-то швырнул миллион монет.

За оврагом притихшая сонно речка,

Словно мокрый асфальт, отражает свет.

У рябины во мраке дрожат рубины

Темно-красным огнем. А внизу под ней

Сруб колодца, как горло бутыли винной,

Что закопана в землю до вешних дней.

В вышину, точно в вечность, раскрыты двери.

Над кустами качается лунный дым,

И трава, будто мех дорогого зверя,

Отливает то синим, то золотым…

Красота — все загадочней, ярче, шире,

Словно всюду от счастья висят ключи.

Тонко звезды позванивают в эфире…

И затмить красоту эту может в мире

Лишь любовь, что шагнет вдруг к тебе в ночи.

1976

Звезды живут, как люди

Ну как мы о звездах судим?

Хоть яркие, но бесстрастные.

А звезды живут по-разному,

А звезды живут, как люди.

Одни — будто сверхкрасавицы —

Надменны и величавы.

Другие же улыбаются

Застенчиво и лукаво.

Вон те ничего не чувствуют

И смотрят холодным взглядом.

А эти тебе сочувствуют

И всюду как будто рядом.

Взгляните, какие разные:

То огненно-золотые,

То яркие, то алмазные,

То дымчатые и красные,

То ласково-голубые.

Нельзя отыскать заранее

Единой для всех оценки:

У каждой свое сияние,

У каждой свои оттенки.

Людская жизнь быстротечна.

Куда нам до звезд?! А все же

И звезды живут не вечно,

Они умирают тоже.

Природа шутить не любит,

Она подчиняет всякого.

Да, звезды живут, как люди,

И смерть свою, словно люди,

Встречают не одинаково.

Одни, замедляя ход,

Спиной обратясь к Вселенной,

Скупо и постепенно

Гаснут за годом год…

И, век свой продлить стараясь,

Темнеют, теряя цвет,

В холодный кулак сжимаясь,

Тяжелый, как сто планет.

Такая не улыбнется,

И дружбы с ней не свести.

Живет она, как трясется,

И «Черной дырой» зовется,

Погаснув в конце пути.

А кто-то живет иначе,

А кто-то горит не так,

А кто-то души не прячет,

Огнем озаряя мрак.

И, став на краю могилы,