Дума о Севастополе - [15]

Забор покрывается свежей краской,

Вскрываются окна, летит замазка,

Пыль выбивается из ковров.

Весна даже с душ шелуху снимает:

И горечь, и злость, что темны, как ночь,

Мир будто кожу сейчас меняет.

В нем все хорошее прорастает,

А все, что не нужно, долой и прочь!

И в этой солнечной карусели

Ветер мне крикнул, замедлив бег:

— Что же ты, что же ты в самом деле,

В щебете птичьем, в звоне капели

О чем пригорюнился, человек?!

О чем? И действительно, я ли это?

Так ли я в прошлые зимы жил?

С теми ли спорил порой до рассвета?

С теми ли сердце свое делил?

А радость-то — вот она — рядом носится

Скворцом заливается на окне.

Она одобряет, смеется, просится:

— Брось ерунду и шагни ко мне!

И я (наплевать, если будет странным)

Почти по-мальчишески хохочу.

Я верю! И жить в холодах туманных,

Средь дел нелепых и слов обманных,

Хоть режьте, не буду и не хочу!

Ты слышишь, весна? С непогодой — точка;

А вот будто кто-то разбил ледок, —

Это в душе моей лопнула почка,

И к солнцу выпрямился росток.

Весна! Горделивые свечи сирени,

Солнечный сноп посреди двора,

Пора пробуждений и обновлений —

Великолепнейшая пора!

1970

Таежный родник

Мчится родник среди гула таежного,

Бойкий, серебряный и тугой.

Бежит возле лагеря молодежного

И все, что услышит, несет с собой.

А слышит он всякое, разное слышит:

И мошек, и травы, и птиц, и людей,

И кто что поет, чем живет и чем дышит, —

И все это пишет, и все это пишет

На тонких бороздках струи своей.

Эх, если б хоть час мне в моей судьбе

Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий

Скатать бы в рулон, как магнитную пленку,

И бандеролью послать тебе.

Послать, ничего не сказав заранее.

И вот, когда в доме твоем — никого,

Будешь ты слушать мое послание,

Еще не ведая ничего.

И вдруг — будто разом спадет завеса:

Послышится шишки упавшей звук,

Трещанье кузнечика, говор леса

Да дятла-трудяги веселый стук.

Вот шутки и громкие чьи-то споры,

Вот грохот ведерка и треск костра,

Вот звук поцелуя, вот песни хором,

Вот посвист иволги до утра.

Кружатся диски, бегут года.

Но вот, где-то в самом конце рулона,

Возникнут два голоса окрыленных,

Где каждая фраза — то «нет», то «да».

Ты встала, поправила нервно волосы,

О дрогнувший стул оперлась рукой,

Да, ты узнала два этих голоса,

Два радостных голоса: твой и мой!

Вот они рядом, звенят и льются,

Они заполняют собой весь дом!

И так они славно сейчас смеются,

Как нам не смеяться уже потом…

Но слушай, такого же не забудешь,

Сейчас, после паузы, голос мой

Вдруг шепотом спросит: — Скажи, ты любишь?

А твой засмеется: — Пусти, задушишь!

Да я, хоть гони, навсегда с тобой!

Где вы — хорошие те слова?

И где таежная та дорожка?

Я вижу сейчас, как твоя голова

Тихо прижалась к стеклу окошка.

И стало в уютной твоей квартире

Вдруг зябко и пусто, как никогда.

А голоса, сквозь ветра и года,

Звенят, как укор, все светлей и шире…

Прости, если нынче в душе твоей

Вызвал я отзвук поры тревожной.

Не плачь! Это только гремит ручей

Из дальней-предальней глуши таежной.

А юность, она и на полчаса —

Зови не зови — не вернется снова.

Лишь вечно звенят и звенят голоса

В немолчной воде родника лесного.

1963

Весна в лесу

Дятлы морзянку стучат по стволам:

«Слушайте, слушайте! Новость встречайте!

С юга весна приближается к нам!

Кто еще дремлет? Вставайте, вставайте!»

Ветер тропинкой лесной пробежал,

Почки дыханьем своим пробуждая,

Снежные комья с деревьев сметая,

К озеру вышел и тут заплясал.

Лед затрещал, закачался упрямо,

Скрежет и треск прозвучал в тишине.

Ветер на озере, точно в окне,

С грохотом выставил зимнюю раму.

Солнце! Сегодня как будто их два.

Сила такая и яркость такая!

Скоро, проталины все заполняя,

Щеткой зеленой полезет трава.

Вот прилетели лесные питомцы,

Свист и возню на деревьях подняв.

Старые пни, шапки белые сняв,

Желтые лысины греют на солнце.

Сонный барсук из норы вылезает.

Солнце так солнце, мы рады — изволь!

Шубу тряхнул: не побила ли моль?

Кучки грибов просушить вынимает.

Близится время любви и разлук.

Все подгоняется: перья и волос.

Зяблик, лирически глядя вокруг,

Мягко откашлявшись, пробует голос.

Пеной черемух леса зацвели,

Пахнет настоем смолы и цветений,

А надо всем журавли, журавли…

Синее небо и ветер весенний!

1950

Маленькие герои

В промозглую и злую непогоду,

Когда ложатся под ветрами ниц

Кусты с травой. Когда огонь и воду

Швыряют с громом тучи с небосвода,

Мне жаль всегда до острой боли птиц…

На крыши, на леса и на проселки,

На горестно поникшие сады,

Где нет сухой ни ветки, ни иголки,

Летит поток грохочущей воды.

Все от стихии прячется в округе:

И человек, и зверь, и даже мышь.

Укрыт надежно муравей. И лишь

Нет ничего у крохотной пичуги.

Гнездо? Смешно сказать! Ну разве дом —

Три ветки наподобие розетки!

И при дожде, ей-богу, в доме том

Ничуть не суше, чем на всякой ветке!

Они к птенцам всей грудкой прижимаются,

Малюсенькие, легкие, как дым,

И от дождя и стужи заслоняются

Лишь перьями да мужеством своим.

И как представить даже, что они

Из райских мест, сквозь бури и метели,

Семь тысяч верст и ночи все, и дни

Сюда, домой, отчаянно летели!

Зачем такие силы были отданы?

Ведь в тех краях — ни холода, ни зла,

И пищи всласть, и света, и тепла,

Да, там есть все на свете… кроме родины…

Суть в том, без громких слов и укоризны,

Что, все порой исчерпав до конца,