Духовка - [53]

И тут, наконец, появляется самый главный человек в моей детской жизни — моя незабвенная няня Анна Ивановна Грачева, уроженка села Васильки Смоленской губернии. Женщина редкой красоты и ума, но совершенно неграмотная. Няня приобщила меня к религии, научила молиться и решила крестить.

В 1929 году начали разрушать окрестные церкви и переустраивать район. Глазную больницу каким-то образом передвинули, повернув фасадом от Тверской в сторону переулка. Церковь на углу Благовещенского и Тверской, в которую я ходила с няней, разрушили — на ее месте появился дом для работников «компетентных органов», а рядом с ним — дом Большого театра. Храм Благовещения взорвали, а название переулка не изменили. Но была еще одна церковь, которую я любила еще больше — на углу Сытинского и Большого Палашевского. Сейчас на ее месте стоит школа, и никто не обращает внимания на ее чрезвычайно нестандартную каменную ограду. Это остатки церковной ограды. Два культовых сооружения в нашем районе уцелели, но были отняты у общин — синагога, в которую приезжала молиться моя бабушка, и храм Иоанна Богослова. В обоих были склады строительных материалов.

Кроме няни, самым религиозным человеком в семье была моя бабушка. Она даже в гости к нам приезжала со своей посудой, отдельной для «мясного» и «молочного». И вот однажды она в очередной раз приехала к нам и привезла с собой лепешки, которые поставили на рояль. Я залезла на стул и стала лепешки есть, и за этим занятием меня застала няня. И сказала: своей религии тебя не учат, русской — тоже, и Бога ты не боишься, безобразничаешь. Что было сущей правдой — вопросы религии моих родителей не занимали. Когда у меня пошли детские болезни — корь, коклюш, скарлатина (почему-то два раза) и приходил доктор, няня стояла с иконой и слушала, что доктор скажет. Я почему-то плохо помню, как меня крестили. Мы пошли к подруге моей няни, там был человек в длинном черном пальто (так мне тогда показалось — видимо, это все-таки была ряса). Чтобы занять мое внимание, взрослые предусмотрительно купили мне две игрушки: уйди-уйди и чертика. Они продавались у стен Страстного монастыря.

Чтение

Я очень рано научилась читать — мне не было и четырех лет. Читать хотелось ужасно, но няня не умела, а у папы с мамой не хватало времени. Пришлось учиться самой — в качестве пособия я выбрала издание «Крокодила» Чуковского с крупными буквами и иллюстрациями Ре-ми (то есть Ремизова). Я играла в «чтение» — несколько раз переворачивала страницу, как подсказывала картинка, и в один прекрасный день поняла, что действительно читаю слова. Много лет спустя, уже студенткой МГПИИЯ, я узнала, что такая техника обучения чтению называется «методом целых слов».

Но это было не так уж важно. Самое главное — с этого момента у меня начался период запойного чтения. Читала все подряд: и старые издания, и новые, и разница в орфографии меня не очень смущала — я ее просто не замечала. Как-то раз раскрыла Гоголя, стала читать повесть «Страшная месть». «Крест на могиле зашатался, и тихо поднялся из нее высохший мертвец» — и рядом соответствующая иллюстрация. Я так испугалась, что дальше читала, отвернувшись, кося одним глазом на книжку.

Немалую роль в моем приобщении к русской литературе сыграл мой дядя, мамин брат Арон. Он работал корректором в газете «Красная звезда». У него не было высшего образования — родители мамы до революции тоже были богатыми (их отец зарабатывал, занимаясь извозом), и после нее их дети в вузы не допускались. Но, несмотря на статус «лишенца», Арон был самоучкой и необыкновенным эрудитом.

Язык

Моим первым иностранным языком стал немецкий: в конце 20-х он был наиболее популярным в СССР. Детей с пяти лет отдавали в так называемые «группы», которые были на каждом бульваре; я ходила заниматься на Патриаршие пруды. Нашу группу держали две пожилые дамы, потомки немцев, приглашенных в Россию Екатериной II. Так что немецкий моих преподавательниц был немного устаревшим. Между собой и с детьми им было удобнее говорить по-немецки, и через год все ребятишки уже бойко лопотали на этом языке. Нас не учили ни письму, ни чтению — только разговаривать.

В школу я пошла сразу со второго класса, причем не по своему району. По ходатайству наркома авиационной промышленности Баранова меня приняли в престижную, «правительственную» школу в Старопименовском переулке, в которой на класс младше меня училась Светлана Сталина, а на три года старше — ее брат Василий.

Я уже была во вполне сознательном возрасте, когда в Мамоновском построили МТЮЗ. Администратором там работал школьный товарищ моего отца по фамилии Бекман, и поэтому я всегда была обеспечена контрамарками. Оттуда я буквально не вылезала. Дошло до того, что я очень серьезно собиралась стать актрисой, и была в этом намерении, в общем, тверда до самых старших классов.

Хочу сказать, что мы с моими друзьями и одноклассниками росли настоящими интернационалистами и патриотами. О каких-либо проявлениях ксенофобии или доносительства не могло быть и речи: могли перестать здороваться и даже побить. Когда видели несправедливость — заступались. Намечалось молодое гражданское общество.