Духовка - [51]

Сейчас даже трудно понять, что было главной бедой Центробанка в те времена — бедность или неопытность. Жулики — и внутренние, и внешние — окружали главное финансовое учреждение демократической России с самого прихода Бориса Ельцина к власти.

— Прохиндеев всегда много, как и сейчас вокруг наших фюреров, — говорит Матюхин. — Но нам тогда все было в новинку. В конце девяностого, когда возник сильный дефицит наличности, мы решили печатать чеки Центробанка. А Гознак — в руках Минфина СССР, нас они и слушать не хотят. Стали искать альтернативные способы напечатать эти бумаги. И тут один пронырливый человек говорит — у меня тут есть обойная фабрика, я напечатаю. Ну и напечатал — чуть ли не цветочек. Я забраковал, конечно. Так мы чеки и не выпустили.

Главный финансовый скандал тех времен — дело Фильшина, о котором много писали в газетах. Вице-премьер Геннадий Фильшин весной 1991 года попытался вывезти из СССР 70 миллиардов рублей наличными.

— Это вообще был анекдот. Фильшин где-то услышал, что швейцарские банки покупают валюту любых стран мира по официальному курсу, и договорился с кем-то продать за доллары 70 миллиардов рублей. Силаев очень загорелся — у нас ведь валюты не было вообще, а тут такие деньги. Ельцин тоже рад был. А я говорю — вы что, у нас ведь в обороте всего 70 миллиардов! К тому же это — несколько эшелонов, под завязку набитых наличностью. Если один миллион трешками и десятками — это 16 килограммов, то представьте, сколько тонн весит 70 миллиардов. Естественно, так все и заглохло, только опозорились.

Проблему нулевого баланса российского Центробанка, впрочем, удалось решить тогда же — еще при жизни Советского Союза, — и тоже вполне оригинальным способом. Борис Ельцин выписал Центробанку 50 тонн золота из Гохрана СССР.

— Привезли эти слитки к нам на Октябрьскую, сгрузили в подвал, я спускался смотреть — золото, настоящее. Теперь мы могли не краснеть, отвечая на вопросы иностранных партнеров о том, какой у России золотой запас. Хотя партнеры, конечно, были те еще. У меня до сих пор хранится письмо из Италии от какого-то рыцарского ордена, который под залог этих 50 тонн обещал нас кредитовать на 100 миллиардов долларов наличными. Мы же не знали, что таких денег просто не бывает, физически. Я ездил к этим итальянцам, разговаривал с ними. Смех один.

IV.

В августе 1991 года Верховный Совет РСФСР отстранил (как потом оказалось — на несколько дней) Виктора Геращенко от руководства Госбанком СССР. Занять кабинет в здании Госбанка на Неглинной Матюхину удалось только в декабре, уже после Беловежских соглашений.

— Первым делом, — вспоминает Матюхин, — спустились в хранилища — а золотишка-то нет. По всем бумагам проходило, что у Госбанка — 300 тонн золота, а в хранилищах — ни грамма. Это уже потом я узнал, что все это золото еще в августе на пароходах вывезли за границу, но кто вывез — не знаю, и знать не хочу, а то мне голову открутят. 12 миллиардов долларов на счетах Внешэкономбанка за границей — тоже куда-то перевели, концов не найдешь. Сейчас много кто на эти деньги живет, как вы можете догадаться.

Впрочем, в первые постсоветские месяцы Матюхину было не до золотоискательства — перед Центробанком стояли гораздо более скучные задачи. 2 января 1992 года правительство Егора Гайдара объявило либерализацию цен.

— Мне никто ничего не сказал, — жалуется Матюхин. — Об отпуске цен я узнал из новостей по радио. Цены выросли, а деньги остались те же — трешки, пятерки, десятки. Их сразу же стало не хватать, мы даже ветхие купюры перестали утилизировать — а не то совсем все обрушится. Наконец, удалось договориться с Гознаком, чтобы печатать новые деньги — уже не десятки, а тысячи. Депутаты, конечно, подняли хай, что стимулирую инфляцию, — но что мне еще оставалось.

Купюры в 200, 500 и 1000 рублей были разработаны еще в советское время — на них был нарисован Ленин и герб СССР. Купюру в 5 тысяч рублей делали уже с российской символикой — герба на ней не было вообще, зато была подпись Матюхина. Это единственная в постсоветской истории купюра с автографом главы Центробанка.

— Регулярно проводились совещания насчет новых денег. На одном из них я сказал, что не понимаю, почему мы не можем, как во всем мире, — там ведь, как правило, везде купюры выпускаются с двумя подписями. Глава Центробанка и главный казначей. Давайте, мол, и мы так же будем делать. Казначея у нас не было, поэтому расписался только я — и, надо сказать, не уследил. Во всем мире подписи стоят внизу купюры, а у нас сделали с краешку, на белом поле, где водяные знаки. За это меня тоже критиковали, хотя, по-моему, такой подход правильнее, чем анонимные деньги, за которые непонятно кто отвечает — то ли Большой театр, то ли Зимний дворец. Но Геращенко, когда вернулся, первым же решением изъял эту купюру из оборота. Даже не знаю, осталась ли она у меня. Вроде бы жена такие вещи собирала, надо бы у нее спросить.

V.

Купюра с автографом — это, впрочем, был уже прощальный поклон основателя российского Центробанка. Матюхин говорит, что был уверен в своей скорой отставке хотя бы потому, что у Бориса Ельцина была склонность «просто так», для видимости активной деятельности раз в несколько месяцев менять руководящие кадры. «Ему доставляло удовольствие, — говорит Матюхин, — вот так вот кулаками размахивать и басить: „А мы его уже сняли!“». Но, видимо, это уже такая аберрация памяти. Назначение и отставка председателя Центробанка — это была компетенция Верховного Совета, а Руслан Хасбулатов, несмотря ни на Ельцина, ни на депутатов, ни на прессу, достаточно долго покровительствовал Матюхину.