Дуэль Пушкина - [46]

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, — печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья…

Труд и горе — вот о чём в первую очередь помышлял Пушкин, задумываясь о будущем.

В одной из повестей Пушкин писал о стихотворце Чарском: «Однако же он был поэт, и страсть его была неодолима: когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), Чарский запирался в своём кабинете и писал с утра до поздней ночи. Он признавался искренним своим друзьям, что только тогда и знал истинное счастье»[405]. Чураясь всего, что отдавало патетикой, Пушкин с иронией писал о «дряни» — вдохновенном труде, которому предавался со страстью. Семейную жизнь поэт не мыслил без этой страсти.

По поводу брака Пушкина рассказывали немало анекдотов. Поэт любил, особенно в молодые годы, сам рассказывать о себе шутливые небылицы и невероятные истории. Знакомые подметили эту его черту. В семье генерала П.С. Пущина осуждали сочинителя: «…он говорун, часто возводящий на себя небылицу, человек, желающий отличить себя странностями»[406]. Одной из небылиц было утверждение поэта, будто по матери он был потомком негров. Предком Пушкина был «ефиоп», т.е. абиссинец. Эфиопия принадлежала к числу древнейших христианских государств мира. В примечании к «Евгению Онегину» поэт сам сообщил миру, что «автор со стороны матери происхождения африканского»[407].

Воспоминания современников позволяют проследить за тем, как рождались новеллы, превращавшиеся затем в «анекдоты о Пушкине». Однажды поэт затащил к себе на дачу живописца Карла Брюллова и стал показывать ему детей. «На кой чёрт ты женился?» — спросил его художник. Тот мгновенно нашёлся: «Я хотел ехать за границу — меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, — и женился»[408].

Поэт искренно веселился, когда рассказанные им истории возвращались к нему в виде народной молвы.

В устройстве дел Пушкина участвовали равно и светские, и духовные власти. Митрополит Филарет в 1830 г. написал рифмованный ответ на стихи Пушкина «Дар напрасный, дар случайный». Ответ был проникнут благожелательностью. Но когда у иерарха спросили, может ли Пушкин венчаться в домовой церкви князя С.М. Голицына, владыка ответил отказом. Полиция приняла свои меры. Чиновник по особым поручениям при московском губернаторе А.Я. Булгаков, знавшийся с полицией, писал, что при венчании Пушкина «никого не велено было пускать, и полиция была для того у дверей»[409]. Пушкин находился под негласным надзором, чем и объяснялись полицейские меры предосторожности.

Свадьба была сыграна в Москве 18 февраля 1831 г. Молодых обвенчали в церкви Большого Вознесения на Никитской улице. Свидетелями жениха были князь П.А. Вяземский и титулярный советник А.С. Передельский, свидетелями невесты — её отец и библиотекарь П.М. Азанчевский. Посажённым отцом Пушкина был тот же Вяземский, матерью — графиня Потёмкина, урождённая Трубецкая; со стороны Натальи — её дядя И.А. Нарышкин и сватья А.П. Малиновская. Современники вспоминали о всякого рода несчастливых предзнаменованиях, сопровождавших венчание. (С аналоя упали крест и Евангелие, погасла свеча в руках у жениха). Всё это предвещало трагическую развязку, гибель мужа из-за жены. Однако рассказы такого рода появились уже после гибели поэта.

Пушкин был весь в долгах и оттого не стал шить себе костюм, а венчался во фраке, который одолжил ему П.В. Нащокин[410]. Молодожёны были стеснены в средствах. Одна Н.И. Гончарова не стесняла себя в расходах и перед самой свадьбой потребовала от Пушкина денег на карету.

Оказавшись в чужом доме, Наташа горько плакала. В.Ф. Вяземская записала её жалобы на то, что Пушкин в первый же день, как встал с постели, так и ушёл в кабинет, где пробыл до обеда в окружении приятелей и знакомых, очевидно, пришедших его поздравить. С молодой женой он увиделся лишь в обед, к вечеру[411]. Разумеется, слёзы жены были вызваны не только невниманием мужа. Молодая оплакивала девичество и прощалась с былыми увлечениями.

Дочери Вяземского присутствовали в церкви на венчании и передали Пушкину разговор двух молодых людей, из которых один «утешал другого, несчастного любовника венчаемой девицы» (Гончаровой). Княжны слышали весь разговор и заключили, что рыдавший юноша был Давыдов. «А я так думаю, — замечал от себя Пушкин в письме жене, — Петушков или Буянов…» (Гости Лариных из «Евгения Онегина». — Р.С.)[412]. Студент обливался слезами в церкви, Наташа — дома. Пушкин вовсе не думал ревновать невесту. Он увидел во всей истории лишь забавный анекдот.

Семейная жизнь

Через три месяца после свадьбы семья Пушкиных перехала в Петербург. В письме к Н.И. Гончаровой поэт объяснил своё решение с полной откровенностью. «Я был вынужден уехать из Москвы во избежание неприятностей… меня расписывали моей жене как человека гнусного… ей говорили: ты глупа, позволяя мужу и т.д. …обязанность моей жены — подчиняться тому, что я себе позволю. Не восемнадцатилетней женщине управлять мужчиной, которому 32 года»