Дуэль и смерть Пушкина - [86]

Прошу принять уверение в чувствах моего особенного к вам уважения.

P. S. К великому моему удивлению, я нашел в вашем письме записку без подписи, и руки, как мне кажется, несходной с вашей. Посылаю вам с нее копию. Вам, может быть, удастся разузнать, кто осмелился вложить подобную записку в письмо, запечатанное вами и вашею печатью. Подлинник счел я нужным приберечь вместе с письмом, которым вы меня почтили, а при свидании я готов вручить вам эту записку, если вы, может статься, захотите воспользоваться ею для открытия писавшего.

В маленькой приписке и заключен весь яд. Конечно, в изысканно вежливых фразах постскриптума («записка без подписи и руки, как кажется, не вашей») никак нельзя усмотреть, что князь Воронцов не считал записку не писанной рукой Долгорукова, как впоследствии утверждал последний. Обвинение было пред’явлено определенно, и Долгорукову было предложено избрать способ реакции. И как же реагировал Долгоруков? 16(28) июля 1856 года от ответил Воронцову:

Светлейший князь,

Я имел честь получить ваше письмо из Вильдбада от 27 июня (9 июля). Я был изумлен, узнав из этого письма, что вы нашли в моем записку неизвестной руки, и, пробегая присланную вами копию этой записки, я бы очень полюбопытствовал узнать, кто осмелился дозволить себе эту дерзкую проделку, этот поступок, которому нет названия!

Но возвратимся к родословному вопросу, о котором каждый из нас думает по-своему. Вы говорите в своем письме, что по выходе, зимою, четвертой части моей Родословной книги, — вы напечатаете протестацию. Это совершенно справедливо: каждый имеет право протестовать против печатного сочинения. Но, когда однажды начнется эта полемика, я в свою очередь предоставляю себе отвечать контр-протестацией, основанной на фактах и неопровержимых доказательствах. Публика произнесет свой суд.

Прошу ваше сиятельство благосклонно принять уверение в моем уважении.

Князь Петр Долгоруков.

Этим письмом заканчиваются все сношения князей Воронцова и Долгорукова по прискорбному случаю анонимной шантажной записки. В ноябре 1856 года Воронцов умер, и дело казалось похороненным так же, как в свое время было похоронено и дело об анонимном пасквиле. Но прошло несколько лет, Долгоруков эмигрировал за границу, начал здесь свой поход против русского правительства и аристократии и в 1860 году напечатал по-французски: «La vérité sur a Russie». 29 апреля 1860 года в «Courrier du Dimanche» появилась заметка об этой книге за подписью А. В. Мишенского; в ней находится и следующее глухое упоминание об инциденте Воронцов — Долгоруков: «несколько времени тому назад мы были намерены подвергнуть критике работу, которая представляла, на первый взгляд, большой интерес. Содержание ее — генеалогическая история аристократических фамилий иностранной земли, но нам предявили письмо автора к одному из высокопоставленных лиц, чья генеалогия должна была войти в одну книгу. Письмо это заключало категорическое предложение дать авансу 50 000 руб., за что он принимал обязательство уничтожить документы, находившиеся, по его словам, в его распоряжении и дававшие основание к подозрению происхождения и прямых предков лица, которому было адресовано это предложение». Хотя в этой тираде не было сообщено ни одного имени, ни названия книги, Долгоруков поднял перчатку и выступил с письмом, помещенным в том же «Courrier du Dimanche» 6 мая 1860 года.

Здесь он прямо берет на свой счет намек, оскорбительный для его чести, и говорит, что обвинение основано на гнуснейшей клевете и на самом наглом подлоге, возможном только в такой стране, как Россия. Затем он рассказывает сношения свои с покойным фельдмаршалом князем М. С. Воронцовым по поводу помещения в издававшейся Долгоруковым Родословной книге генеалогии древних бояр Воронцовых, от которых фельдмаршал производил свой род. По словам Долгорукова, он, после долгого и тщетного ожидания обещанных ему документов, только из вежливости написал фельдмаршалу, что, к прискорбию, не может исполнить его желания, так как до сих пор не имел случая видеть известных документов. «Представьте же себе мое изумление и негодование, — прибавляет он, — когда я получил от фельдмаршала оскорбительное для меня известие, будто в письме моем он нашел записку другой руки, которою его вызывали прислать мне 50 000. Раздраженный, я отвечал фельдмаршалу невежливым письмом, требуя пред’явления подлинника этой записки. Я хотел начать судебное следствие и, не допуская мысли, чтоб старый воин мог изменить в этом случае долгу чести, напрасно ожидал ответа несколько недель». Князь Долгоруков рассказывает потом, как бесполезны были старания его у высших властей вызвать законное следствие по делу с «андреевским кавалером и фельдмаршалом», и заключает выходкой, что «на человека, сильного при дворе, в России никогда не найти ни суда, ни расправы».

Долгоруков просчитался. Сын покойного Воронцова, князь Семен Михайлович, привлек Долгорукова к суду Сенского департамента (по месту жительства ответчика) за клевету и просил суд: 1) удостоверить тожественный почерк письма кн. Долгорукова и анонимной шантажной записки, оказавшейся при письме, 2) обязать напечатать приговор в периодических изданиях, и 3) взыскать протори и убытки по определению суда.