Друзья поневоле - [27]
Оказавшийся в Северо-Западном крае сразу после Польского восстания (1863–1864), Кауфман оценил проявленную евреями лояльность к русским властям. Джон Клир считает, что некоторые русские администраторы даже до начала этого восстания видели в евреях своих союзников в западных губерниях. Еще более заметной представлялась русификаторская роль евреев в так называемом Царстве Польском[292]. Жесткие меры Муравьева и относительно мягкие – Кауфмана, пытавшегося в июне 1866 года ограничить печать на идише[293], были не чем иным, как неловкой попыткой через аккультурацию евреев расширить довольно тонкий слой лояльного населения в этом пограничном крае. Чувствуя свою слабость в преддверии будущей войны с Германией[294], власти видели в идише нежелательное немецкое культурное воздействие на евреев. Вероятно, поэтому одним из краеугольных камней еврейской политики властей в Северо-Западном крае была борьба с германизацией евреев, которую представил в своем исследовании Михаил Долбилов[295].
А потому не удивительны ожидания Кауфмана, что и в мусульманском Туркестане ашкеназские евреи, подобно их бухарским собратьям, окажутся лояльными властям и будут способствовать русификации края. Узнав о намерении Кауфмана разрешить туземным и ашкеназским евреям из Европейской России свободно проживать в крае, центральные власти в октябре 1874 года предложили ему мотивировать свою позицию. Тогда он, желая заручиться поддержкой подчиненных, обратился с соответствующими запросами к военным губернаторам. Только Александр Абрамов (находившийся в должности в 1868–1877 годах) высказался за предоставление права свободного проживания туземным и ашкеназским евреям в его, Зеравшанском округе (впоследствии преобразованном в Самаркандскую область). Исполнявший обязанности военного губернатора Семиреченской области Евсей Россицкий, несмотря на то что бухарские евреи в его области не проживали, заявил о необходимости ограждения края от этой «паразитной расы, занимающейся исключительно кормчеством»[296]. Вошедший в историю Туркестана как казнокрад, военный губернатор Сырдарьинской области Николай Головачев высказался за предоставление указанного права только туземным евреям. Он представил копию журнала своего областного правления, где указывалось, что русские евреи «резко отличаются от туземного еврейского населения обычаями, родом занятий… не приносят существенной пользы ни торговле, ни промышленности, занимаются исключительно ростовщичеством и мелочной виноторговлей»[297].
В действительности если некоторые ашкеназские евреи и занимались в Туркестанском крае ростовщичеством и мелкой виноторговлей, то это не было их основным занятием. В Ташкенте, где проживало самое большое число ашкеназских евреев, к началу 1870-х годов их было немногим менее 200 человек. По профессиям трудоспособные среди них распределялись так: четырнадцать врачей, одиннадцать сапожников, десять портных и десять швей[298].
К тому времени в черте оседлости евреи стали играть важную роль в торговле, промышленности и ремеслах, о чем Головачев не мог не знать. На самом деле за его ответом стояло опасение экономического усиления ашкеназских евреев в Туркестане. В крае, где православное население было мизерным, такое усиление – на фоне традиционного для русского общества подозрения в нелояльности ашкеназских евреев – представлялось многим администраторам Военного министерства нешуточной угрозой для русской колонизации. В отличие от ашкеназских бухарские евреи казались намного лояльнее и дружелюбнее. Такая точка зрения нашла яркое отражение в записках воевавшего в Туркестане отставного офицера Николая Каразина, позже известного художника-баталиста и писателя. Остановившись у себя в дневнике на постоянно синих руках у бухарских евреев – красильщиков, он далее отметил:
При нашем проезде евреи все вставали, низко кланялись и провожали нас всевозможными ласкательными приветствиями, улыбаясь при этом своей красивой, добродушной улыбкой. Какая громадная разница между ними и их европейскими собратьями: это именно те древние иудеи, не искаженные дальнейшим ходом бытовых исторических событий[299].
В этих двух предложениях передано многое. И столетнее разочарование русского общества от встречи с ашкеназскими евреями, и желание видеть их благодарными русской власти. Но Каразин не учитывает, что «неблагодарными» ашкеназских евреев сделал столетний период репрессивных мер, предшествовавший его записям. А в начале встречи с колониальными властями ашкеназские евреи также выражали им свои симпатии. В 1810 году русский офицер Владимир Броневский отметил, находясь в Борисове (Минская губерния): «Жиды действительно искренно преданы России, любят государя и русских не променяют ни на каких других покровителей»[300].
Проявления лояльности со стороны бухарских евреев отмечали и другие авторы. В 1872 году анонимный автор в толстом журнале «Беседа» с удовлетворением писал: «…[туземные] евреи живо сблизились с [русскими] солдатами и у последних в слободке [еврейском квартале] имеется немало “тамырей” (приятелей), к которым они обыкновенно ходят в гости по праздникам»
